Тишина Маусли Бартон - [2]

— Он не закипит ни к ужину, ни к завтрашнему завтраку, ни даже в том случае, если держать его на огне всю ночь, — вздохнула миссис Спарфилд.

Так оно и случилось. Кухарке пришлось перейти на приготовление жареных и печеных блюд, а что касается чая, его любезно согласился заварить сосед.

— Теперь вы, наверное, уедете, — сказала миссис Спарфилд за завтраком. — Всякий раз, когда начинаются неприятности, жильцы покидают нас.

Крефтон поспешил заверить её, что не собирался столь кардинально менять планы в ближайшее время; впрочем, про себя он отметил, что в поведении хозяев теплоты и сердечности заметно поубавилась. Подозрительные взгляды, угрюмое молчание, отрывистая речь — всё это стало теперь обычным явлением. Старушка-мать целыми днями просиживала на кухне или в саду, бормоча какие-то заклинания и угрозы в адрес Марты Пиламон. Было что-то пугающее — и, вместе с тем, вызывающее жалость — в том, как эта хрупкая женщина тратила остатки своей жизненной энергии на то, чтобы причинить зло своей соседке. Странно, — там, где, казалось, давно должны были умереть все чувства, умение ненавидеть сохранилось во всей своей былой силе. И, самое страшное, ему чудилось, что из этих проклятий, из этой ненависти постепенно рождалась какая-то ужасная сверхъестественная субстанция. Никакого скептицизма не хватало, чтобы объяснить тот неоспоримый факт, что ни чайник, ни кастрюля не вскипали даже на самом сильном огне. Крефтон пытался утверждать, что всё дело — в плохом угле, но использование дров давало тот же результат, а когда вода не закипела и в небольшом чайнике со спиртовкой, которые ему доставили из города, он почувствовал, что столкнулся с неизведанным и очень опасным феноменом. Действительно, было над чем задуматься, — всего в нескольких милях отсюда, в ложбине между холмами, мелькали огни проносящихся по шоссе машин, а здесь словно находился другой мир, где на практике применялось нечто, определенно напоминающее колдовство.

Проходя через сад к полю, туда, где начинались разбегающиеся в разные стороны тропинки и где он надеялся обрести былое чувство умиротворения, которого теперь ему стало так не хватать в доме и возле очага — особенно возле очага, — Крефтон наткнулся на старушку-мать, сидевшую на скамейке под мушмулой. «Плывущий — тони, плывущий — тони», — беспрестанно повторяла она, словно школьница, пытавшаяся вызубрить трудный урок. Временами она разражалась пронзительным смехом, в котором слышались очень неприятные злобные нотки. И Крефтон с облегчением вздохнул, оказавшись в тишине среди заросших густой травой тропинок, куда не доносилось это зловещее бормотание. Тропинки эти словно убегали в никуда. Крефтон отправился по той, что казалась уже и глубже остальных, но, к своей досаде, вскоре обнаружил, что она вела к человеческому жилью; выглядевший заброшенным коттедж с неухоженными капустными грядками и несколькими старыми фруктовыми деревьями стоял в том месте, где быстрый ручей поворачивал и, прежде чем вновь устремиться сквозь заросли ивняка, образовывал приличных размеров заводь, на поверхности которой тут и там крутились небольшие водовороты. Крефтон облокотился о ствол дерева и принялся рассматривать находящуюся на другой стороне заводи скромную ферму, которую можно было назвать обитаемой лишь потому, что небольшая стайка невзрачного вида уток шествовала гуськом в направлении пруда. Есть что-то очаровывающее в умении утки моментально превращаться из медлительного неуклюжего пешехода в грациозного бодрого пловца, и Крефтон с нескрываемым интересом дожидался того момента, когда вожак заскользит по водной глади. Но странно, — вместе с тем он испытывал чувство надвигающейся опасности, словно предупреждающее его, что сейчас должно произойти нечто неприятное. Утка уверенно бросилась в заводь и почти в тот же миг скрылась под водой. Её голова на секунду показалась над поверхностью и вновь ушла на глубину. Птица явно тонула. Возможно, она запуталась в водорослях или её схватила щука или водяная крыса. Но в таком случае, подумал Крефтон, на воде появилась бы кровь; сейчас же отчаянно барахтавшуюся утку просто несло по течению. Тем временем вторая утка устремилась вслед за первой в заводь, но и её постигла та же участь. Было что-то особенно жалкое в том, как широко раскрытые, отчаянно ловившие воздух клювы временами появлялись над водой, словно в знак протеста перед неожиданным предательством родной и знакомой стихии. А тут и третья утка разделила судьбу первых двух. С чувством близким к ужасу Крефтон смотрел на происходящее и вздохнул с облегчением лишь тогда, когда оставшаяся стая, хоть и с запозданием, но все-таки остановилась. Напряженно вытянув шеи, утки бочком, бочком стали отходить от опасного места, оглашая окрестности обеспокоенным кряканьем. Только тут Крефтон понял, что является не единственным свидетелем этой сцены, — согбенная, сухая старушка, в которой он сразу узнал Марту Пиламон, ту самую, что пользовалась столь зловещей репутацией, спешила, прихрамывая, по тропинке, ведущей к воде и, не отрываясь, смотрела на печальную процессию погибающих птиц, кружившихся в водовороте по заводи. В следующую минуту он услышал её злобное восклицание: