Тиран - [31]

Дионисий не один раз тайком виделся с нею в зимний период, воспользовавшись затишьем в военных действиях, но он не мог позволить себе задержаться у нее более чем на несколько дней, иначе отсутствие его в лагере ополченцев было бы замечено. Все это время он проводил дома, и это доставляло Арете огромную радость: ведь так он принадлежал лишь ей одной.

В начале весны Гермократ решил предпринять рискованный, но весьма многообещающий маневр. Во главе своей армии он пересек западную Сицилию и дошел до Гимеры, желая, чтобы все признали храбрость его людей. Предполагалось также объединить сицилийских греков в единый союз, собрать мощную армию и изгнать карфагенян с острова. И так как именно при Гимере семьдесят лет назад эллины под предводительством Сиракуз одержали победу над Карфагеном, то и было решено отсюда начинать отвоевание острова.

Однако как раз по этой причине враг обошелся со злополучным городом с небывалой жестокостью. Зрелище того, что осталось от Гимеры, для выживших оказалось еще более душераздирающим, чем для беженцев из Селинунта. Здесь ярость варваров воистину не знала предела: они разрушили буквально каждый дом, уничтожили стены, сожгли храмы, сбросили с постаментов и изуродовали статуи, до смерти замучили тех, кто оказал им сопротивление с оружием в руках. Искалеченные тела несчастных — с отрубленными руками и ногами — все еще лежали среди руин и там, где враги учинили расправу над оставшимися в живых, — у большого камня, служившего жертвенным алтарем. Вид этого всего был столь ужасен, что один из молодых воинов потерял сознание. Кругом были тысячи трупов, и земля под ними была черна от крови.

На Гермократа это зрелище также произвело гнетущее впечатление. Бледный от гнева и негодования, он бродил вокруг этого скорбного места, цедя сквозь зубы никому не понятные слова.

Он приказал справить тризну и похоронить погибших, после чего отправил небольшой отряд в долину — туда, где произошла последняя смертельная схватка, — чтобы собрать останки сиракузских воинов, покинутых Диоклом на поле боя и павших во время тщетной попытки оказать помощь Гимере. С них были сняты доспехи и все, что имело хоть какую-нибудь ценность, но их легко было узнать по браслетам из ивовой лозы, с вырезанными на внутренней стороне именами воинов, носивших эти украшения на запястьях, как то делали спартанцы.

Гермократ велел соорудить специальные носилки для переноса тел с указанием на каждых имени павшего, с тем чтобы перенести их на родину и там захоронить. Этот поступок имел очень большое значение, и не только с этической точки зрения. Конечно же, Гермократ сознавал, как это будет воспринято народом: ведь он еще надеялся, что власти призовут его на родину. Эта акция еще более усилила контраст между ним и главой демократического правительства, его соперником Диоклом, моральный авторитет которого был и без того довольно низок. С одной стороны, полководец в изгнании, ни разу не терпевший поражения и отстраненный от командования исключительно по политическим соображениям, стремился спасти честь Сиракуз и всего эллинского мира, возвращая на родину, отказавшую ему в уважении и признании заслуг, останки ее сынов, павших в битве. С другой стороны — его соперник Диокл, все еще не оправившийся от позора: ведь он не сумел помешать варварам уничтожить два греческих города из числа самых могущественных на Сицилии и постыдным образом бежал, обрекая союзников на самые жесточайшие страдания, а незахороненные тела своих воинов — на поругание, предоставляя их душам бродить у порога царства мертвых, не находя себе покоя.

Весть о том, что Гермократ везет на родину останки ее погибших в бою сынов, породила в народе сильное волнение; граждане явились в Народное собрание, чтобы обсудить процедуру пышных публичных похорон. Вскоре кто-то предложил немедленно вернуть Гермократа в Сиракузы.

Диокл, до того момента державшийся в стороне, понимая всю шаткость своего положения, вмешался в дискуссию и попросил слова.

При его неожиданном появлении все смолкли, и в зале воцарилась напряженная тишина.

7

— Сиракузцы! — начал Диокл. — Я понимаю ваши чувства, я знаю, что вы испытываете. Я тоже потерял в Гимере друзей и тем не менее не стал задерживаться, чтобы подобрать тела…

— Потому что ты трус! — воскликнул один из присутствующих.

— Тишина! — потребовал председатель собрания. — Дайте ему сказать.

— Я не сделал этого, — продолжил Диокл, — потому что поставил бы под угрозу и других своих товарищей. Я предпочел вернуть их на родину целыми и невредимыми. Поступив так, я спас также многих беженцев — иначе их бы тоже перебили…

— А многих других ты оставил на произвол судьбы! — крикнул еще кто-то. — Людей, поверивших в нас, доверившихся нам. Ты всех нас обесчестил!

Произнося эти слова, выступавший указывал на Диокла пальцем, и тот заметил у него на запястье браслет с изображением дельфина — то был знак Братства, к которому принадлежал Дионисий.

Председатель собрания снова призвал присутствующих к порядку, и Диокл продолжил свою речь:

— Поверьте, у меня не было выбора! Ясно стало, что город не удержать: никто не спасется после того, как на штурм пойдет семидесятитысячная армия. Этот кровожадный варвар не прекратил бы осады до тех пор, пока бы не уничтожил всех жителей Гимеры до единого. Я по крайней мере спас женщин и детей, а также многих мужчин… Но я пришел сюда не для того, чтобы защищаться от ваших обвинений. Я действовал по совести и храбро сражался. Мои соратники мне в том свидетели. Я здесь для того, чтобы убедить вас не пускать Гермократа в город…