Тиран - [135]

— На твоем месте я бы даже пробовать не стал. Это будет расценено как святотатство, а что до Братства — тебе ведь известно, насколько они могущественны. Существует опасность, что они заставят тебя поплатиться. Даже наше. Может, они простили тебе чистки, или временно простили, но, когда речь идет о деньгах, они никому не спускают.

— Ты мне поможешь найти эти деньги или нет?

— Хорошо, — согласился Филист. — Но не говори мне, что я тебя не предупреждал.

— Нам представляется редкий случай, настал решающий момент, и поверь мне: на сей раз у нас все получится и вся Эллада будет воздавать мне почести. Мне воздвигнут статуи в Дельфах и Олимпии…

Он грезил. Его принимали в высших кругах метрополии — его, жителя колонии, с которым долгие годы обращались презрительно и высокомерно, осмеивая его неуклюжие литературные потуги, — и он хотел, чтоб его жизнь увенчалась еще одним свершением — намеревался стать первым человеком в эллинском мире.

Ничто не могло его разубедить. В начале лета он собрал огромную армию: тридцать тысяч пехотинцев, триста боевых кораблей, четыреста транспортных судов.

Успехи его были сокрушительными: Селинунт и Энтелла встретили его как освободителя, Эрике сдался ему на милость; затем настала очередь Дрепан, там он разместил флот. Но перед Лилибеем ему пришлось остановиться. Карфагенские укрепления оказались столь мощными, а жители были намерены защищаться столь воинственно, что любая попытка нападения неизбежно закончилась бы неудачей, если не хуже — провалом.

Лето подходило к концу, и Дионисий готовился к возвращению. Он намеревался оставить почти весь флот в Дрепанах, чтобы предотвратить возможные атаки из Африки, но потом получил известие, заставившее его передумать: в тайном послании говорилось о том, что в Карфагене разразился пожар — на острове, где они держали свои корабли, — почти полностью уничтоживший все верфи.

Этот остров, искусственно достроенный, являлся одним из чудес света, единственным сооружением великого соперника Дионисия, которому он по-настоящему завидовал. Он имел форму идеальной окружности и располагался посреди большой лагуны, в его крытых гаванях могли одновременно разместиться более четырехсот боевых кораблей. В центре острова высилось здание командования флотом, в котором хранились самые главные секреты карфагенского мореплавания: схемы торговых путей, по которым в государство поступали золото и олово, и тех, что вели к далеким Гесперидам, к самому краю Океана.

Во дворце содержались чудесные трофеи, привезенные из самых смелых морских экспедиций, доставленные караванами, пересекавшими моря песка вплоть до земель пигмеев. Одни утверждали, что в его архивах находятся карты затерянных миров; иные заверяли, что конструкция большинства карфагенских портов лишь копирует основную схему планировки столицы древней Атлантиды.

Если остров действительно сгорел, это означало, что Карфаген лишился своего сердца и памяти.

— Боги с нами, — сказал Дионисий Филисту, — ты видишь? Я оставлю в Дрепанах сотню кораблей — этого будет достаточно. А следующей весной, как только потеплеет, мы вернемся и нанесем им решительный удар.

Мы сосредоточим здесь все наши боевые машины, я велю спроектировать новые… — Он говорил так, и глаза его блестели от воодушевления, и даже Филист всерьез начинал проникаться верой в то, что предприятие, коему он посвятил сорок лет своей жизни, близко к счастливому завершению.

Дионисий был настолько уверен в себе, что зимой занялся составлением окончательного варианта своей новой трагедии, «Выкуп Гектора». Он велел актеру читать отрывки из нее в присутствии Филиста, чтобы последний высказал свои впечатления. Тем временем он отправил посольство в Афины, чтобы заявить о своем желании участвовать в соревновании трагиков во время грядущих Леней, торжественных празднеств в честь Диониса. Он сам был назван в честь этого бога, и это казалось ему добрым предзнаменованием.

Когда настал назначенный день, он пожелал, чтобы Филист сопровождал его.

— Ты тоже должен туда поехать. В сущности, ты оказал мне огромную помощь в завершении моего труда.

— С удовольствием, — ответил Филист. — Но кто будет заниматься подготовкой нового похода?

Дионисий вздохнул:

— Я долго размышлял над этим, но я считаю, что у карфагенян сейчас полно работы по восстановлению верфей; кроме того, у меня хорошие навархи, и они знают свое дело. В-третьих, я решил наделить своего сына некоторыми, ограниченными, полномочиями по поддержанию порядка, чтобы посмотреть, как он с этим справится. В общем, я думаю, что ты можешь ехать вместе со мной. Не думай, что я участвую в этом ради одной лишь литературной славы. Больше всего меня волнуют политические отношения с афинянами и подписание договора, который позволит нам занять место среди самых могущественных держав мира: нашим слабым местом всегда был флот, в то время как опытность афинян в этом вопросе равна карфагенской или даже превосходит ее, и они могли бы поделиться с нами своими навыками и знаниями в области военного мореходства.

Соображения Дионисия показались Филисту убедительными, и он отправился в путь вместе с другом, хоть и с неспокойной душой. Он испытывал какое-то неясное волнение, тревога не покидала его, не давала ему уснуть среди ночи: он предавался раздумьям и нервничал. Слишком высока была ставка в игре, слишком велик риск, слишком много загадок принесла им та зима — удивительно милосердная и даже благоприятная для навигации.