Тиран - [53]

— На север по берегу реки. Искать Филокла. Понятно?

— Конечно. Будь по-твоему. Эй, Киний, ты к Бакка? — спросил Ателий.

— Что? — спросил Киний. Скиф все чаще использовал варварские слова, будто близость к этим людям освобождала его речь от оков греческого. — Что такое бакка?

Ателий покачал головой.

— Бакка скоро! — сказал он, помахал рукой и двинулся вперед. Те двое, кого он выбрал, последовали за ним, и Киний похвалил их. Они серьезно отнеслись к роли лазутчиков. Ему это понравилось.

Не понравилось то, что он как будто отчуждается от происходящего. У него лихорадка — такое уже было при осаде Газы, он узнал признаки. Он продержится еще с час или около того, но потом не сможет командовать.

— Аякс! — крикнул он приказным тоном.

Аякс подъехал сбоку, вернее, попытался подъехать. Снег — он уже глубоким слоем покрывал землю — летел из-под копыт его лошади.

— Господин!

Аякс отдал самое настоящее воинское приветствие. Если выживем, из него полупится хороший воин.

Киний наклонился к нему.

— Я болен, — сказал он тихо. Голос сел, нос заложен. — Болен, и мне становится хуже. Если я не смогу распоряжаться, заздавь эдих парней двигаться, пока не встредиде Филокла или саков. Понял беня?

Гермес, он гнусавит так, словно ему семьдесят.

— Да, господин, — кивнул Аякс.

Киний пустил лошадь легким галопом, и она поскакала к голове колонны. Позади Аякс приказал:

— Строем по двое. Мы не охотники!

Кинию хотелось улыбнуться, но он чувствовал себя все хуже.

Час спустя он еще контролировал себя и группу, но едва-едва. Дважды он погружался не в сон, а в какое-то забытье. И оба раза, приходя в себя, видел впереди красную скифскую накидку.

Снег почти прекратился, но потом повалил с новой силой, и Киний начал опасаться, что они в этом снегу могли проехать мимо Филокла и Клио. Его клонило в сон, и он знал, что это нехорошо. За ним Аякс продолжал дергать своих подопечных, требуя, чтобы те сели прямо и перестали шмыгать носами — бесконечный поток мелких придирок, которые в других обстоятельствах показались бы нелепыми.

Кашель становился все сильнее; после каждого приступа это казалось невозможным — до следующего приступа.

А потом с ними оказались Филокл и мальчик — Клио. Этот сидел прямо.

— …расчистил землю поддеревьями, — говорил Филокл. Нос его был красен, как вино.

— Я развел костер! — сказал Клио. — Сам!

— Молодчина, парень. Хорошо. — Кашель. — Сколько до него?

— С полстадия. Ателий приставил к костру двух парней.

— Иди. Одведи барней в укрытие. — Он высморкался и закашлялся. — Две палатки: в одной рабы, во второй конники. Бусть рабы годовяд еду. Горячее питье — ну, ты знаешь.

— Я ведь спартанец, — сказал Филокл. — Мне приходилось попадать в буран. Ты выглядишь так, словно тебя пронзил стрелой Аполлон. Гермес приказывает отнести тебя к огню. Аид, да ты весь горишь!

Вид Филокла подействовал на Киния успешнее любого снадобья. Он почувствовал себя лучше: сел, стряхнул снег с султана на шлеме и повел колонну к лагерю. Перед спуском он остановил их и приказал выстроиться в ряд, лошадь к лошади.

— Слушайте меня! Вы вели себя как воины. Было опасно, но мы одолели опасность. — Он высморкался, вытер пальцы о ляжки, снова закашлялся и выпрямился. — Но это еще не все. Собирайте дрова. Мне нужна груда дров величиной с дом. Не перепоручайте это рабам: от этого зависит не только их жизнь, но и ваша. Лошадей растереть и накрыть попонами. — Он снова закашлялся. Они сидели неподвижно, как изваяния: либо за день привыкли к послушанию, либо слишком замерзли, чтобы шевелиться. — Арни: рабам греть воду и готовить еду. Пусть сначала согреются. Господа — за работу.

Никто не протестовал. Никто не пошел к костру. Сразу начали собирать дрова — вначале мелкие заснеженные ветви, но Аякс и Филокл возглавили сборщиков, и внезапно началось соревнование, подвиг, достойный Ахилла; молодые люди боролись за то, чтобы собрать больше дров, несли плавник с берега, упавшие ветки — из рощи у излучины реки. Даже Кинию, который не вполне владел телом, захотелось участвовать.

Но вот он пьет из горячего бронзового кувшина, и тот жжет ему ладони, а подогретое вино жжет горло. Руки у него ярко-красные. Остальные собрались у костра — огромного костра, размером с дом. Их плащи от жара сразу высохли.

А потом Киний, продолжая кашлять, оказался в палатке.

Ему жарко, вокруг него языками пламени собираются духи мертвых: Аристофан, который, получив стрелу в живот у Евфрата, вскрикнул — и умер, раздувает огонь, и пламя клубится саваном вокруг его головы. Перс… неожиданно Киний узнает в нем человека, которого убил, — у него нет лица, только кости, но его руки делают точные, ясные знаки, а потом…

Ему холодно, тела мертвецов застыли. У Аминты лед на бороде и щеках; когда он улыбается, на щеках появляются мелкие трещинки, как морщинки возле глаз матроны.

«Я не думал, что ты умер».

У Аминты нет глаз, нет голоса, и он не отвечает.

Руки Артемиды холодны, как глина, и покрыты чем-то влажным (его мужественность увядает от ее прикосновения), а ее глаза блестят — на ресницах иней, в шее кинжал, и он отшатывается…

Луна над полем битвы при Гавгамелах встает, как обвиняющая богиня; он один идет среди мертвых. Они лежат жалкими кучками там, где их теснили при отступлении македонцы, и длинными рядами, где они погибали, если не хотели уходить. Он думает: «Это явь», — потому что сам был в этом лунном свете, но тут мертвецы начинают шевелиться, как замерзшие, которые долго не могли уснуть и спали на холодной земле; один ищет что-то на земле у своих ног, это его внутренности, другой держится за спину и стонет — но не слышно ни звука, только льется поток черной желчи…