Типичный Петров - [26]

Лежу один на чужой двуспальной кровати…

Вдруг включается маленький ночник, и передо мной – что-то большое, чистое и настоящее. Всего несколько минут я проспал.

– Ничего, что я немножко мокрая?

Еще как ничего! А главное – что такая вкусная! Где твои губы? Над верхней вижу маленькие черные точки: приходится девушке бороться с щедрой растительностью. Но это же избыток природы, естественности.

Путешествую по ней губами, добираюсь до живота: волнообразные знаки рассказывают мне, что она уже рожала. В ответ – трепет. Ниже – черные волосы почти устранены, оставлена только узенькая стрелка, словно зовущая мои губы еще дальше…

Только так, оказывается, можно поймать эту судорогу и почти понять, как это бывает у женщины.

– А ты умеешь угадывать желания. За это теперь я тебя буду целовать.

И вот пробуждение абсолютно спокойное, рассветное. Новая жизнь, в белых джинсах и черной майке, присаживается рядом со мной. Мой несложный вопрос прочитывает мгновенно и отвечает:

– А мне уже нельзя.

Сильная и нежная рука дружески гладит мою голову. Что ж, значит, сейчас будем дружить с этими глазами золотисто-карими.

Странная, однако, обстановка в этой спальне, напоминающей гостиничный номер. Никаких признаков домашнего уюта. Шмотки мои в кресло брошены. Меблировка слишком лаконична: кровать и две прикроватные тумбочки. Взгляд падает на ту, что с моей стороны, и на полсекунды меня пронзает прозаическая догадка: так, может быть, сюда полагается положить…

– Нет-нет, ты неправильно понял.

Все-то мысли она читает! Если это можно назвать мыслями…

– А вот предложить могу только чаю. Кофе я не пью из-за давления. И в холодильнике у меня пусто. И уж если совсем откровенно: через полчаса я должна здесь быть одна.

Надо так понимать, что меня выставляют. Нервно одеваюсь, стараясь не обнаружить своего замешательства, да и – что уж там скрывать! – легкой обиды. А она смотрит на меня пристально, как будто что-то припоминая, и вдруг весело объявляет:

– А ты немножко на Брюса Уиллиса похож. В профиль. – Обнимает на прощание так спокойно и уверенно, как будто мы сто лет знакомы и уже завтра снова увидимся. – Звони. Буду ждать.

Выходит со мной в холл и, стоя у двери, провожает взглядом до тех пор, пока захлопнувшийся лифт не разлучает меня с ней. По пути вниз обдумываю услышанное. Да, сравнение с Брюсом Уиллисом – знак безусловной симпатии. Не знаю уж, как она ухитрилась меж нами сходство углядеть, а об актере этом я мнения самого высокого – особенно в “Криминальном чтиве” он хорош. Перевоплощается в персонажа на все сто. Видел я по телику и беседу с ним. Что примечательно – это полное отсутствие позы. Человека знает весь мир, за каждую роль он получает двадцать миллионов баксов, а держится абсолютно просто и естественно. Наши актеры, куда менее известные и богатые, очень скоро делаются совершенно засмотренными, прямо-таки лоснятся от самодовольства: Машков, Меньшиков… И в Америке, впрочем, есть такие нарциссы: Ричарда Гира я, например, переношу с трудом. Он никого не играет, а красуется в кадре, слащаво улыбаясь – даже не партнерам, не зрителям, а себе любимому…

Что за улица? Дойдя до угла, читаю на грязном трафарете:

“Белградская”. Ну да, это не Рио-де-Жанейро, это Рио-де-Купчино.

Денег на машину после вчерашнего кутежа – йок. До метро отсюда далековато. И вообще местность вызывает трусоватую тревогу. Тут неподалеку, на Бухарестской, обитают Сашка с Настей. Нелегко будет объяснить, зачем я здесь в такую рань. Ноги сами несут в сторону проспекта Славы. Лучше уж выбираться на север по этой Белградской, по Собачьему проспекту, как ее местные кличут. Огородами, огородами…

Куда я так мчусь, никто же не ждет и не торопит? По левую сторону, за железной дорогой, Благодатная улица. По правую руку – Волковское кладбище. Вот так и бредем мы между смертью и благодатью… Сделать свою жизнь лучше – невозможно. Можно только заострить драму, повысить ставки, а уж куда тебя бросит – налево, направо, – того ты никогда не знаешь. “Ты ведь тоже философ”, – говорит мне иногда

Беатриса. Но не пишу я свою философию, а проживаю ее, с опасными изгибами и заскоками.

Силы иссякают на подходе к Воздухоплавательному парку. Забираюсь в электричку, впереди старый вокзал, соединяющий все линии моей жизни

– Вы-ытебский!.. Ничего, что я тебе все это рассказываю? Понимаешь, только так я мог в себя вернуться. Не блажь это была, а необходимость. В ноющем желудке – пустота, но на губах – вкус жизни.

19. ПРИЛЕТАЕТ БЕАТРИСА

Вижу цель – и сам лечу ей навстречу, чтобы перехватить непосильную для хрупкой женщины ручную кладь: в гамбургском целлофановом пакете литровые пузаны “Мартель” и “Отар” плюс две пластмассовые фляжки

“Камю”, все они куплены в аэропорту перед вылетом. Итого три литра.

Будем надеяться, что до следующего симпозиума хватит. А в другом пакете – два хорошеньких красненьких “Сан-Эмийона”, года так девяносто шестого: Бетины идейные единомышленники подарили ей на прощание. В чемодан не положишь, приходится все это упоение тащить в маленьких ручках.

Отдельный сюжет, как Бета у меня пить начала. Да не делай ты большие глаза: пить культурно, по-европейски. Что, впрочем, тоже сопряжено с определенными проблемами.