Тимур на Кавказе - [21]

Кончив объяснение боя армии в 40 тысяч, эмир собрал все камешки, много добавил к ним новых; всех их вновь, не торопясь, слегка сопя, разложил красивым прямолинейным узором и с видом доброго учителя взглянул на меня.

— Это план боевого строя армии в 100 тысяч воинов, — вновь начал мой лектор рассказ, интересный только для меня: ни Дориа, ни Пиларо не понимали татарского языка. Из дальнейшего объяснения эмира, очень сложного, я вывел заключение, что этот план, в общем, был похож на только что описанный.

— Я тебе забыл сказать, — добавил эмир в конце своего длинного объяснения, — что этот «Устав» разрешает эмирам самостоятельно вести бой только тогда, когда сила неприятеля не превышает сорока тысяч человек. Если больше, — командует сам великий хан. Вот смотри, Франческо, — тут эмир поднёс к моему носу книгу. — Вот золотые слова, закон для меня: «Главная задача заключается в том, чтобы взять в плен командующего и опрокинуть его знамя»[79]. Я посмотрел на эмира. Глаза его горели. Я подумал: пожалуй, не сдобровать хану Тохтамышу: есть ли у него подобные эмиры?

БИТВА КИПЧАКОВ С АЗИИЦАМН

НА ТЕРЕКЕ

Сближение противников продолжалось.

Всадники разведок носились как ветер. Около ставки Тимура было тихо: её с четырёх сторон охраняли когорты, согласно регламенту, по 250 человек отборных воинов каждая; к хану можно было пройти по паролю, известному только «юзбашам» (сотникам).

Я заметил уже поздно вечером, как перед ставкой остановилась группа всадников, и какая-то закутанная в чёрный плащ фигура, окружённая воинами с саблями наголо, прошла в шатёр Тимура. Как оказалось впоследствии, этот таинственный человек был большой «фигурой» в битве с кипчакской армией. Полчаса спустя новая группа знатных воинов с большой свитой подняла в лагере тучи пыли. Они прискакали с востока по дороге вдоль Терека. Эмир, скакавший во главе, был немедленно принят ханом. Все спешились.

Через минуту на площадке перед ставкой из перемётных сум было высыпано столько драгоценностей, что образовалась куча в локоть высотой и локтей в 10 шириной; это были серебряные и золотые, вещи. Свет факелов их освещал. Лица привёзших добычу воинов были возбуждены. Оказалось, что эмир[80], войска которого захватили эту добычу и который сейчас делал Тимуру доклад, сам не хотел её делить, а в таких случаях, согласно «Уставу», это делал византийский хан.

Вскоре вышел Тимур. Тихим холодным голосом он приказал все драгоценности разделить по видам их: отдельно кольца, цепи, кувшины, пояса, кинжалы, сабли, шишаки, панцири, вышитые одежды, тарелки и подносы. Эмир выстроил участников добычи — их было около 30 человек. Это были сам эмир, мингбаши[81], юзбаши[82], унбаши[83], мирзы[84]. Эмир, стоя позади Тимура, вполголоса называл ему имя и заслуги очередного получателя, и Тимур указывал, из каких кучек ему выдать. Счастливец коленопреклонённо принимал свою долю и отходил, уступая место другому.

Мой приятель эмир сообщил мне, что эта добыча привезена из только что завоёванной области по реке Аргун, впадающей в Терек.

Глядя на делёж добычи, я думал:

Азийцы сильны и подвижны. Сегодня завладели богатствами Кавказа, завтра завладеют богатствами руссов, а послезавтра вторгнутся в богатую Италию.

Мой приятель эмир прибавил к своему объяснению, что по рассказу одного из мингбаши, участвовавшего в покорении этой области, там сожжено 83 поселения; много истреблено народа, но много также скрылось в неприступных ущельях. Несколько голов начальников селений (городов у них нет) привезено. «Вон они лежат», прибавил мой собеседник. Я заметил в полутьме кучку круглых предметов. Это были человеческие головы. После раздела добычи Тимур в сопровождении эмира, слегка прихрамывая, подошёл к этой кучке. Её ярко осветили десятки факелов. Тимур пытливо посмотрел на головы и, отходя, сказал вполголоса: «Глупцы те, кто сопротивляется избранному пророком». А затем, обращаясь к эмиру, резко спросил: «Кого ты назначил начальником этих моих областей?».

Я заметил, как эмир вздрогнул.

— «Юсуп-хана», — низко кланяясь, отвечал он. Тимур молча кивнул головой, одобряя назначение. Я полюбопытствовал, как называется покорённый народ. Мой собеседник сказал: «Кто-то назвал его «нах»[85].

Наступил роковой день 24 июля 1395 года.

Стычки передовых отрядов начались на рассвете. Каждая сторона, по степной тактике, стремилась заманить противника в глубину своего расположения, а затем, натиском главных сил, «лавою»[86] окружить его. Так несколько тысяч наших воинов и было уничтожено кипчаками.

Рано утром на взмыленной, видимо, очень сильной лошади прискакал в ставку гонец от эмира Исмаила, посланного в глубокий тыл кипчаков. Лошадь шаталась. Гонец был окружён врагами два раза, но изумительно быстрый конь всякий раз его выручал. Гонец сообщил, что Исмаил в полдень ударит по правому крылу, достигающему Терека, что Исмаил уже ведёт передовые схватки, но не ввязывается в бой. Гонца провели к Тимуру, уже севшему на коня. Тимур выслушал его, обернулся в нашу сторону, позвал эмира Ахмат-бея и что-то тихо ему сказал. Эмир поклонился; не поворачиваясь, сделал несколько шагов назад, затем повернулся и быстро ушёл. Через несколько минут он пронёсся с конвоем мимо и исчез в облаке пыли в сторону неприятеля. Нас вежливо пригласили в свиту азийца. До полудня было два часа. На горизонте стояла дымка от пыли. Ближе слышался гул. Стонала земля. Её били десятки тысяч копыт. Армия Тимура достигала двухсот тысяч человек. «Дивизия» за «дивизией» шагом проходила мимо нас, то с лесом копий, то без них; знамён было много. Было тихо, солнечно. Отовсюду неслось ржанье, слышались командные возгласы. Порядок в рядах был замечательный. Наконец, двинулись вперёд Тимур и его свита. Держался он на лошади молодцевато. Сначала шагом, затем крупной рысью мы проехали около мили. Тимур поднялся на большой курган. Здесь был «центр», здесь он велел водрузить своё громадное красно-жёлтое знамя. Тимур ловко соскочил с коня и стал пристально всматриваться в центр неприятельских линий, особенно в правое крыло. Кипчаки отчётливо были видны. Я думал про себя: куда он нанесёт первый удар?