Тимур и его команда и вампиры - [4]
Четыре пары глаз разглядывали новоприбывшего очень внимательно. На секунду наблюдателям показалось, что глаза незнакомца лучатся опасным красноватым светом. Но это был всего лишь обман зрения — несмотря на поздний час, гость остался в темных очках. Огонек зажигалки отражался в их стеклах. Еще наблюдатели отметили коричневый в крапинку шейный платок, мягкую шляпу — и, что уж совсем странно, — перчатки из замши.
— Смотри, руки в перчатках! Наверняка шпион, — облизнув губы, прошептал крепкий мальчишка в матросской тельняшке на вырост, по прозвищу Гейко.
— Нет, самый обычный иностранец. Они все такие, — заверил приятеля Коля Колокольников, мальчуган помладше, в клетчатых брючках-гольф и пилотке. — Что шпионам искать в нашем дачном поселке? Кур считать? Коз доить? Глупость эти ночные дежурства, я сам Тимуру завтра скажу. Его ругать некому, хоть всю ночь пробегай, а мне от деда достанется, тебе от бабки нагорит. Идем! — Мальчишки, один за другим, выбрались из укрытия — за брошенным пивным ларьком, и зашагали по платформе.
— Молодые люди, — окликнул ребят иностранный гость на вполне сносном русском языке и вытащил из тугого кожаного портмоне купюру, — подскажите, где найти носильщика донести мой багаж?
— Мы не люди. Мы пионеры. Вообще, товарищ, в советской стране нет прислуги! — торжественно объявил Коля.
— Нищих у нас тоже нет! Спрячьте ваши деньги, они никому не нужны, — не сбавляя шага, добавил Гейко. — С багажом сами управитесь. — Ребята исчезли в темной аллее.
В тени куста сирени перешептывались два других молодцеватых подростка:
— Артист, говорю тебе! Горло платком подвязано, значит, оперу поет, — просипел гроза поселковых садов Михаил Квакин. Его подручный по прозвищу Фигура сдвинул на затылок кепку, присмотрелся и отрицательно замотал головой:
— Не-е-е. Видал я в Москве артистов. Тенора — фраера. Этот на фраера не похож, по всему видно, серьезный мужчина. В перчатках, при кашне. Отчим рассказывал, сейчас среди воров пошла мода на заграничные кашне. Может, он вор?
— Что за интерес вору в нашем поселке? — усомнился Квакин. — Ни сберегательной кассы, ни универмага, даже аптеки нету. По дачам только ребятишки с мамками да няньками, соседки друг у друга по рублю на молоко занимают.
— А может, он того-этого, уже украл? — шмыгнул носом Фигура. — Набил барахлом полные чемоданы и хочет здесь отсидеться, пока милиция с ног сбивается, его разыскивает. Видал, денег полный лопатник. Откуда у обычного гражданина купюры в таком количестве?
Аргумент заставил Квакина задуматься, он вытащил из-за уха папироску, позаимствованную утром из дядиной мятой пачки, подтолкнул Фигуру вперед:
— Пойдем, что ли, вещички поднесем…
— Ты что, воры не работают! Никогда…
— Какие мы воры? Два кило яблок обтрясли. Смех один! Дядя Паша говорит, даже на статью не потянет. А за трояк можно и курева купить, и еще на шоколад останется.
— Куркуль ты, Мишка, — вздохнул Фигура, но потрусил следом за атаманом.
Квакин шагнул в кружок света под фонарем, кашлянул, протянул к залетному незнакомцу руку с папироской:
— Извиняюсь, гражданин, прикурить не найдется? — Зажигалка в руке «иностранца» исправно щелкнула, парнишка затянулся, с прищуром глянул на нового знакомого. — Вам, случайно, вещички поднести не требуется?
— Требуется, — гость ногой пододвинул чемодан в сторону добровольного помощника. — Отнесите до тринадцатого номера, улица Зеленая.
Квакин уперся ногой в чемодан, с сомнением почесал затылок:
— Гляди, тяжелый какой. Трешница с вас, гражданин хороший…
— Простите?
— Три рубля нам дадите, дяденька, за работу? — громко, как у глухого, уточнил Фигура.
Загадочный человек растянул губы в некое подобие улыбки, снял очки — глаза у него были холодными, серыми и мертвыми, как талый лед в реке. Он внимательно оглядел подростков, прошептал:
— О! Я дам вам нечто большее… гораздо большее…
В тот самый памятный вечер, неделю назад, накануне грозы, жительница седьмого дома, по фамилии Сычева, больше известная в поселке как Сычиха, маялась бессонницей. Скверное предчувствие заставило ее выглянуть в окно — проверить соседскую дачу. Шуточное ли дело — оставить мальца без надзора на половину лета! Когда еще приедет его родственник? Приедет ли вообще? Она тяжело вздохнула — ясно, не от хорошей жизни мамаша оставила сына и помчалась в город. Говорят, сейчас многих с тюрем выпускают — за мужа хлопочет. Только один Господь ведает, чем такие хлопоты могут кончиться…
Сычиха отперла резные дверцы буфета. Там, в глубине полки, была припрятана старинная икона с лампадкой и бутыль святой воды. Женщина трижды перекрестилась, отлила воды во флакон из-под духов, взяла с полки маленький серебряный крестик, а затем вынула из ящика катушку ниток с иглой — спрятала в карман передника, — прихватила сковороду с жареной картошкой и направилась к тринадцатому дому — поглядеть, как живется Тимке — мальчишке Гореевых.
Мальчишка крепко спал на кожаном диване, накрывшись простыней, — набегался за день. Сычиха не стала зажигать свет, бесшумно перевесила на спинку стула пионерский галстук, взяла брюки и синюю рубашку. На веранде она сбрызнула одежду святой водой, потом, покряхтев, вдела нитку в иголку, аккуратно вывернула карман брюк и зашила в подкладку серебряный крестик.
