Тимошкина марсельеза - [44]
— А не рано ли он начал работать? Ранение было тяжёлое, — говорит клоун Шура.
— Может, и рано, — соглашается кондуктор. — Но когда Ленин на посту, нам легче.
В Петрограде агитвагон встречали комендант цирка Захаров и секретарь Луначарского — Танечка.
— Мы с Александром Ивановичем можем дойти пешие, а вот как с имуществом быть? — волновался Захаров. — Имущество казённое!
— Что-нибудь придумаем, — отвечает Танечка. — Мне важно встретить Александра Ивановича. Анатолий Васильевич очень просил встретить. Вы знаете, что писали в газетах об Александре Ивановиче?
Поезд остановился на товарной, и Александр Иванович появился на платформе неожиданно.
Захаров, приготовивший приветственную речь, увидев Тимошку, онемел.
— Вот вам артист Тимми! — сказал торжественно клоун Шура. — А это Фрося! — Он пожал Захарову руку, поклонился Танечке.
Родной дом
Фрося и Тимофей пришли на Нарвскую.
Тимошка распахнул калитку. Окна в доме Тарасовых были чисто вымыты, и одно окно даже раскрыто.
— Я сама постучу, я сама… — сказала Фрося и смело взошла на крыльцо.
— Тебе кого? — спросила Фросю худенькая незнакомая женщина. В руках она держала веник.
— Товарищ, — сказала Фрося, — сегодня прибыл наш агитвагон, и я…
Женщина смотрела не на неё, а на Тимошку. Она сразу его узнала. Это был тот самый мальчишка, который помогал ей в санитарном поезде и которого она уже никогда не ожидала встретить живым.
«Тимошку вашего убило!» — крикнул кто-то, когда санитарный поезд отошёл от станции.
Вслед поезду продолжали стрелять. Машинист, рискуя на стрелках, спешил вырваться на свободный путь, чтобы спасти раненых. И Тимошка остался на рельсах.
— Откуда ты? — прошептала Лидочка, не веря Тимошкиному воскресению.
— С кем это ты, Лида?
На крыльцо вышел Гриша — худой, поседевший. Опираясь на костыли, он не мог протянуть Фросе руки. А она видела только его глаза, в которых стояли слёзы.
— А папаня? Папаня где? — спрашивала Фрося.
У Гриши тряслась голова, и он никак не мог выговорить: «Здравствуй!»
Войдя в дом, Лидочка стала хозяйничать.
— Ну что же это такое!
Лидочка никак не могла попасть иголкой в крошечное отверстие, чтобы прочистить примус.
— Дай-ка я! — сказал Тимошка.
Он помог Лидочке поставить на стол щербатые чашки и, развязав узелок, вынул два солдатских пайка: свой и Фросин.
За столом говорила только Лидочка:
— Когда мы с Гришей вернулись, пыли было вот столько… Невозможно было войти.
Тимошка оглядывался: везде чисто.
Та же печка, за которой сидел попугай Ахилл. Стол, по которому гуляла тряпичная барыня Юлия…
Тимошка посмотрел в окно.
— А где же сарай?
— Сожгли, — сказала Лидочка. — Разобрали на дрова. Погоди! — Лидочка подошла к комоду, выдвинула ящик и подала Тимошке бубен. — Твой? Бери!
Это был старый бубен, с которым Тимошка, когда ещё был жив дед, ходил по дворам и пел песни.
— Бери! — повторила Лидочка.
Она не сказала: «Бери и уходи», но Тимошка понял, что Лидочка не попросит его остаться в доме, где по-прежнему на счету каждый кусок.
И Гриша, отвернувшись, молчит.
— Я пойду, — сказал Тимошка, когда Лидочка собрала со стола чашки с остывшим чаем. — Пойду навещу Александра Ивановича.
Фрося тоже встала. Она вышла с Тимошкой на крыльцо.
— Гриша-то женился, — сказала Фрося.
Тимошка молчал.
— Гриша-то, видал, без ноги? — продолжала Фрося, кутаясь в платок. На крыльце было ветрено. — А папаня не вернулся, воюет ещё. — Фрося вздохнула и стала заплетать на платке бахрому.
Тимошке было её жалко. Теперь в доме Тарасовых, где по-прежнему чисто и вымыто, Фрося уже не будет самая любимая. И Тимошка ей пообещал:
— Я приду!
Он спрыгнул с крыльца. Фрося проводила его до калитки и вернулась в родной дом.
Через несколько дней Лидочка ушла на дежурство в госпиталь. Гриши тоже не было дома. Фрося сидела у окна, чинила своё старое платьице.
В дверь постучала соседка:
— Одна сидишь?
Подперев рукой щёку, соседка остановилась у порога.
— Сирота ты теперь, — запричитала она, оглядываясь. — Как теперь будешь жить?
— Ничего, прокормимся, — ответила Фрося и замолчала.
— Гришкина жена, будет она тебя жалеть, как же!.. — Соседка села на табурет и сморкнулась в фартук. — Пелагея Егоровна, покойница, встала бы, поглядела!..
— Что она вам сделала? — спросила Фрося.
— Кто?
— Гришина жена хорошая! Вы не смеете! — кричала Фрося. — Она его вы́ходила, раненного!
— Скажи пожалуйста, да мне на вас всех тьфу!.. — Плюнув, соседка хлопнула дверью и уже на крыльце высказала свою досаду: — Все вы, Тарасовы, настойчивые, гордые, креста на вас нету. Большевики проклятые!
Старое сердце
— Где же ты пропадал? — выговаривала сухонькая старушка, открывая дверь. — Плох, очень плох наш Александр Иванович.
Александр Иванович лежал на высоких подушках. Увидав Тимошу, он молча кивнул.
Тимоша подошёл к постели. Александр Иванович был бледен, глаза у него запали.
— Ты не уходи, — прошептал он, с трудом переводя дыхание.
Закрыв глаза, клоун Шура нащупал своей холодной рукой Тимошкину руку и не отпускал её до тех пор, пока нестерпимая боль продолжала сжимать его сердце.
Но вот он вздохнул глубоко, всей грудью, и, не открывая глаз, произнёс внятно:
— Алле! Теперь можно опять на манеж! — И даже попытался улыбнуться.
