Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие - [62]

Когда Моракот сообщила о своей беременности, папа едва с ума не сошел от счастья. Целый день он праздновал это великое событие и выпил столько пальмового вина, что соседям пришлось нести его в дом на руках. Еще три дня он приходил в себя. Как только папа смог вернуться к работе, он начал мастерить коляску для будущего внука. И хотя весть о том, что будущий дедушка задумал создать нечто потрясающее, разлетелась по всей деревне, папа никому не позволял заглядывать к нему в мастерскую, где он собирал какую-то сложную конструкцию из запчастей от старых машин и велосипедов. Он работал каждую свободную минуту, и через две недели представил свое изобретение на суд публики. Собравшиеся во дворе соседи разразились смехом и восторженными аплодисментами: кузов коляски был сделан из автомобильной двери, изогнутой в форме люльки, снизу папа ловко прикрутил четыре велосипедных колеса, а сверху натянул полотняный тент, призванный защитить нежную кожу младенца от палящего солнца.

Люди столпились вокруг этого чуда техники, долго и внимательно рассматривали каждую деталь, а потом общими усилиями, дополняя друг друга, нарисовали замечательную картину: Моракот везет в коляске большого толстого младенца-полукровку, а тот, надежно пристегнутый ремнем безопасности к сиденью от старой «хонды», с интересом поглядывает на деревенскую улицу, где родилась его мать. Когда презентация закончилась и соседи, поздравив гордого изобретателя с несомненным успехом, разошлись, папа накрыл коляску чистой мешковиной и поставил в углу мастерской дожидаться своего пассажира. Он велел Малик хранить тайну и ничего не писать сестре о коляске. «Пускай для нее это будет сюрпризом», — сказал папа, расправляя мешковину.

Малик также выразила восторг по поводу папиного творения и вместе со всеми стала гадать, кто родится — мальчик или девочка — и как назовут младенца.

Девочке дали красивое имя — Летиция. Моракот прислала фотографии младенца. Малик часами смотрела на свою маленькую племянницу, разглядывала ее пухлые розовые щечки, яркие распашонки с пышными оборками, пучок легких, как пух волосиков, которые топорщились на макушке Летиции, и пыталась чувствовать себя счастливой тетушкой. Это было ужасно трудно — никогда в жизни Малик не испытывала такой щемящей тоски, от которой разрывалось сердце. Больше всего на свете ей хотелось посадить Летицию в коляску, пойти по деревенской улице и чтобы все встречные замирали от восторга и говорили: «Ах, какая чудесная девчушка! Ах, что за прелесть, какая она толстенькая и розовая!» Она представляла, как возьмет младенца на руки и спустится к реке. Это будет работа Малик — купать Летицию, мыть ее легкие как пух волосики и следить, чтобы мыльная пена не попала малышке в глаза. И когда они станут плескаться в теплой мутно-желтой воде, Летиция взглянет на свою тетушку Малик и улыбнется так же широко, как она улыбается на фотографии, и ее голубые глаза будут светиться счастьем и любовью.

Моракот прислала письмо, в котором сообщала, что доктор пока не хочет везти дочку в Камбоджу, опасаясь слишком жаркого климата и различных инфекций.

Больше всего Малик нравилась фотография из итальянского цикла, где Моракот была снята с собакой на фоне странно накренившейся башни. Собака выглядела немного дикой и какой-то неухоженной — наверное, из-за длинной свалявшейся шерсти. Она сидела у ног сестры и, подняв голову, вопросительно заглядывала ей в лицо. В письме Моракот подробно рассказала об этой собаке, о том, как они с мужем встретили пса возле гостиницы и как он увязался за ними, а они не стали прогонять его, потому что пес показался им очень милым и дружелюбным. Они дали ему имя — Анри, в честь одного доктора, с которым Франсуа вместе работал в Пномпене. Весь день пес ходил за ними по пятам, и они подкармливали его чипсами, печеньем и шоколадом.

По деревенским улицам бегало много лохматых собак, у которых был диковатый вид и свалявшаяся шерсть, но в той итальянской собаке было что-то особенное. Малик не знала, что именно, но она не могла забыть пса с фотографии. Она часто представляла, как они вместе идут по дороге, пес трусит рядом и с обожанием заглядывает ей в лицо своими прекрасными глазами. Малик думала, что, возможно, пес все еще будет в Италии, когда она приедет туда. Они встретятся, и Малик тоже угостит его чипсами, печеньем и шоколадом.

Однако время шло, и Малик все реже и реже вспоминала о собаке с фотографии. Теперь у нее появились иные темы для фантазий, например встреча с Летицией или Софал. Иногда она представляла, как Софал подходит к ней, обнимает и крепко прижимает ее к себе — так крепко, что от его объятий перехватывает дыхание, а потом целует ее так нежно и страстно, что кажется, будто переполненное любовью сердце разорвется и выскочит из груди.

Когда люди, которые весь день угощали его чипсами и шоколадом, скрылись за дверями гостиницы, пес повернулся и пошел своей дорогой — он спешил домой. На закате он покинул город и направился на юго-восток. Он бежал что было сил или трусил вдоль обочины, когда сил бежать уже не было. Он охотился на крыс, подбирал объедки с земли и воровал еду из мусорных баков. Иногда люди прогоняли его, иногда просто не обращали на него внимания. Он шел через города и деревни, через поля и сады фермеров, по лесам и холмам, он шел вдоль тихих проселочных дорог и шумных магистралей, по которым мчались вереницы машин; он огибал большие озера, переплывал реки и ручьи, иногда сбивался с курса и часами шел не в ту сторону, но, поняв это, он поворачивал и вновь двигался на юго-восток — там находился его дом, там ждал его любимый хозяин.