Тиховодье - [76]
Большое желтое солнце улыбалось и походило на перекормленный щекастый смайлик.
Внизу у самого края листа была, и подпись автора синим фломастером – Максим Нилов. Буквы «И» были зеркально перевернуты так же, как и буква «Я».
– Не может быть, – прошептала Катя и, протянув руку, прикоснулась к рисунку.
Бумага, на которой он был выполнен, оказалась совершенно сухой, несмотря на сырость и нескончаемый дождь. Даже с учетом того, что по плотности она приближалась к ватману ей давно надлежало раскиснуть, а рисунку потечь и превратиться в радужные разводы и кляксы.
Катя сорвала приклеенный на скотч листок.
– Максим, – она провела пальцем по нарисованному мальчику.
Под ее мокрым пальцем лицо ребенка растеклось.
– Нет, нет, – глаза застлали слезы, ей не хотелось потерять сына еще и здесь, на рисунке. – Останься со мной. Прошу. Я все изменю, и мы сможем начать все заново в лучшем мире.
Но рисунок продолжал таять. Линии теряли формы и расплывались. Лица ребенка и матери превратились в бесформенные пятна, трава – в зеленый океан.
Растеклась и густая черная штриховка того, что она раньше ошибочно приняла за камни. Сквозь черные разводы проступили антропоморфные контуры. Штриховка была лишь уловкой, чтобы скрыть тех, кто был нарисован в этом месте раньше. В то время как остальной рисунок растекся и потерял форму, эти двое ее лишь обрели. Два огромных монстра обступали мать и сына. Распахнув пасти, они скалили острые иглы зубов, ощерившись, словно вампиры или оборотни. Их руки тянули мальчика и женщину в разные стороны. На лице женщины появилось выражение ужаса. Лицо мальчика расплылось. Его словно скрыла кровавая маска.
Мир покачнулся. Трясущиеся пальцы разжались, и рисунок медленно спланировал в лужу у ее ног. По поверхности темной воды, поплыло бордовое пятно.
В него капнули красной краски.
– О, нет, только не снова! – закричала Катя. – Пусть все останется как прежде.
Однако мир уже изменился.
И без того однообразные и тусклые цвета ночи ушли. Вокруг осталось только красное и черное.
3
Нескончаемое перешептывание дождя и листьев прекращается. Все окутывает влажная тишина, в которой стук собственного сердца кажется стуком бабы, забивающей бетонные сваи. Он далек и глух. В нем ощущается мощь. Воздух вибрирует вместе с его биением.
Темная капля, блестящая багровым глянцем, падает на руку, сжимающую бумажный листок с окончательно расплывшимся рисунком, и сбегает поперек кисти, оставляя за собой засыхающую дорожку с синеватым оттенком.
Детская карусель дергается, будто воскресающий мертвец. Скрепят ржавые шестеренки. От отвратительного скрежета ноют зубы. Лошади с ручками, торчащими из голов, и олени с животами проткнутыми упорами для ног, кружатся в биомеханическом сиртаки. Гирлянды из лампочек на осях «колеса обозрения» вспыхивают всевозможными оттенками красного, – розовым, охряным, фиолетовым – и их отсветы пляшут в лужах и на глянцево-металлических телах застывших на карусели животных.
Из громкоговорителей на столбах раздается треск, за которым следует странная каркающая речь…
…кичул йиылесев крап… воноиц-эк-ар-та крап шан в сьтав-ола-жоп орб-од…
…сменившаяся безумной заикающейся музыкой полной шелестящих и скользящих звуков.
Она огибает детскую карусель и оказывается напротив «колеса обозрения». Кабинки медленно поднимаются с одной стороны и опускаются с другой. Вход на аттракцион перегораживает покосившаяся калитка. Не запертый замок висит на одной из поперечин рядом с металлической табличкой с изображением знака «Стоп» и надписью «Проход закрыт». Ниже мелким курсивом дописано «Не использовать во время дождя и грозы».
Музыка замолкает, проскрежетав последним аккордом. Какое-то время из динамиков доносится лишь негромкое шипение, а затем над парком аттракционов, раздается искаженный металлический голос.
– Что же пришло время дать несколько комментариев по поводу данного случая. А случай, сразу скажу, хоть на первый взгляд и выглядит вполне тривиальным, но оказывается не так уж и прост при детальном рассмотрении. И если бы не некоторые странные моменты я бы вовсе не обратил на него внимание. В первые дни я даже всерьез подумывал избавиться от этого пациента и передать его двум интернам, пришедшим к нам этим летом. Но чем больше я погружался в историю его болезни и, конечно, в историю его жизни, тем больше во мне росла убежденность, что тут не все так просто, как показалось на первый взгляд. Некоторые из этих странностей до сих пор ставят меня в тупик.
Ближайший динамик висит на оси колеса обозрения и похож на излучатель таинственной энергии из какого-нибудь фантастического фильма. Или на монстра из картины Мунка «Крик», чей беззубый рот распахнут в беззвучном вопле.
– Начать надо с того, что после первой серии тестов у больного не было обнаружено на сколько бы то ни было серьезной адикции к центральному объекту его паранойяльных фантазий. Та, что была, вполне могла быть объяснена его общей инфантильностью и некоторой задержкой в эмоциональном и сексуальном развитии. О серьезной фиксации речь, казалось, не шла. Я сразу отверг ее. Хотя теперь я уже сомневаюсь в своем первоначальном предположении и понимаю, что несколько поспешил с окончательными выводами. До сих пор не могу понять, в чем причина эритропсии больного.
