Тихоокеанский шторм - [101]

— Или старого врага, — мрачно сказал Карпов, рука которого все еще застыла над кнопкой пуска, заметно дрожа от осознания того, что он едва не сделал или что ему предстояло сделать, если лодка окажется враждебной. Но осознание ситуации и здравый тактический расчет подсказывали ему, что лодка должна была заметить их уже давно, пока их системы обнаружения не функционировали, и начала тихо и скрытно подбираться к «Кирову» в манере, слишком типичной для старых времен Холодной войны. В ином случае она могла обстрелять и уничтожить их в те долгие часы беспомощности, но этого не случилось.

Федоров уже стоял у своего поста с книгой, спешно перебирая страницы. Обнаружив нужный момент, его глаза широко раскрылись.»?722: ударная подводная лодка «Ки-Уэст» типа «Лос-Анджелес», Марианская группа ВМФ США, порт приписки Апра-Харбор, остров Гуам».

С неожиданной энергией он склонился над Товаричем, сдвигая навигационные карты в сторону, чтобы достать то, что хранилось в ящике стола — газету, которую морпехи принесли из заброшенного бунгало на острове Малус. Он взял ее и бросился в БИЦ с горящими глазами.

— «Ки-Уэст»! — Сказал он. — Эта лодка упоминалась в той статье. Николин, переведите это еще раз.

Николин оторвался от радиостанции, которую все еще пытался настроить на прием отдаленного слабого сигнала и взял газету, найдя то место, на которое указывал Федоров.

— «Эта атака последовал за потоплением единственного китайского авианосца «Ляонин» 7 сентября…»

— Нет, дальше, — указал Федоров. — Вот!

— Ясно. «Аналитики полагают, что эта атака могла стать ответом на потопление российским крейсером американской подводной лодки «Ки-Уэст» 28 августа, а также стать предупреждением китайцам не настаивать на своем требовании полной интеграции Тайваня…»

— «Ки-Уэст»! Потопление этой лодки российским крейсером в Тихом океане стало спусковым крючком, начавшим эту войну. Посмотрите на хронометр — 28 августа! И если это не российский крейсер, то я осел. — Он широко улыбнулся, отходя от удивления.

— Вы хотите сказать… — Вольский поднял руку в не меньшем удивлении.

— Именно! В этой же статье говорилось о российском корабле, пропавшем в Арктике. Но мы были так заняты, что я забыл об этом. Николин, найдите это.

— Вот, товарищ капитан… «Напряженность в отношениях между СиноПак и Западом возросла после исчезновения российского корабля в Арктике в июле и нескольких инцидентов с участием российских и британских самолетов в районе Исландии».

— Как мы не поняли этого раньше? Российский корабль пропал в Норвежском море в… июле 2021. Это были мы, товарищ адмирал. «Киров»! Учения с боевыми стрельбами были назначены на 28 июля. Затем произошел взрыв, и мы попали в 1941 год, на восемьдесят лет в прошлое, в тот же день. Мы полагали, что «Орел» взорвался, а «Слава» при этом затонул[80]. Но поймете — с их точки зрения, «Киров» тоже пропал без следа — как пропадал каждый раз, когда Добрынин проводил процедуру технического обслуживания. А теперь мы оказались здесь, в нашем времени, ровно через месяц.

— И мы начали эту войну… — Лицо Вольского потяжелело от осознания, что это был «Киров». Его корабль, его экипаж, его орудие войны.

Карпов медленно увел руку от кнопки пуска. Было видно, что его колотило. На его лице отразились боль и мука, широко раскрытые глаза остекленели.

— Я сделал это… — Он изо всех сил пытался совладать с дыханием. — И я собирался сделать это снова в ту самую секунду! Я собирался взорвать эту лодку к чертям, не задумываясь. Я сделал это! Война, все эти сгоревшие города по всему миру, все проклятое…!

На лице Вольского отразились те же боль и страдание. Он шагнул к нему, положив большие руки Капрову на плечи.

— Нет, Карпов — тихо сказал он, как отец, пытающийся утешить собственного ребенка. — Мы сделали это. Этот корабль, этот экипаж. Вы не знаете, кто отдал приказ. Вы могли отдыхать в своей каюте, возможно, ту кнопку нажал мой палец, или же это был приказ Федорова. Никто этого не знает. — От отпустил капитана, и Карпов изо всех сил пытался взять себя в руки.

Однако он понимал, что Вольский был неправ. Это сделал он. Он — в какой-то другой версии их странной и страшной одиссеи. Или же этот сделал человек, которым он был когда-то, для которого беспощадные и бессердечные рефлексы доминировали над разумом, словно механизм, отсчитывающий время до того, как мир окажется взорван пробужденным ужасом еще одной мировой войны. В той, другой жизни, он выпустил по американцам ракету с ядерной боевой частью без колебаний и сожаления. Он выпустил ее в гневе, выпустил с ненавистью. Когда дело доходило до боя, он становился человеком, лишенным угрызений совести, будь то мелкие разборки в цепочках командования или грандиозное морское сражение. Он делал то, что должен был делать, он становился тем же, кем был Сандзи Ивабути.

Но теперь что-то произросло вокруг этого искривленного корня насилия, даже когда он командовал кораблем в бою. Теперь он сражался за то, чтобы защитить свой корабль и его экипаж, и без той беспощадности, которая вела его в прошлом. И этот цветок, распустившийся на лозе смерти в его душе, был той спасительной благодатью, что остановила его руку на этот раз — чем спасла мир.