Тихий уголок - [118]

Бойня не возмутила и не взволновала его, как было бы раньше. Просто случилось то, что случилось. Предаваться размышлениям не имело смысла.

Он стоял под дождем, желая понять, что делать дальше.

В пятидесяти или шестидесяти ярдах от ворот ранчо еще один охранник спешил по длинной подъездной дороге к главному дому, не зная, что позади один человек остался в живых. В руках он держал, кажется, «узи» – не тот самый, а другой.

Силверман проводил взглядом охранника, исчезнувшего за серебристой завесой дождя, когда зазвонил его телефон. Он вытащил трубку, выслушал говорившего и сказал:

– Да, хорошо.

24

Часть коридора второго этажа представляла собой галерею с выходом вниз, в гостиную и прихожую. Два уровня соединялись лестницей с перилами по обеим сторонам, что позволяло Дугалу Трэхерну держать под прицелом все подходы к ней.

Дугал стоял за шкафом, закрывавшим вход на лестницу, имея при себе два пистолета с одним с трехпатронным магазином. Он полагал, что занимает хорошую позицию и неплохо вооружен, но выстрелы, доносившиеся от въезда, встревожили его. Шум дождя перешел в неистовое шипение, словно многотысячная толпа принялась говорить сценическим шепотом, и это не позволяло ему слышать шаги приближающихся рейшоу.

Даже в пасмурный день в дом с таким количеством окон проникало достаточно света, и на первом этаже не горела ни одна лампа, не считая кухонных. Гроза окутала мир несколькими слоями бисерных занавесей, зловещий полусвет просачивался в открытые комнаты, не только скрадывая очертания предметов, но и искажая их. Колоколообразная напольная лампа, стоявшая за стулом в гостиной на первом этаже, на миг показалась Дугалу человеком в шлеме. В углах становилось все темнее, и легко было представить, что внизу, среди мебели, прячутся люди, выжидая момента, чтобы взять лестницу штурмом.

На самом деле рейшоу не нуждались в численном превосходстве, чтобы предпринять эффективную атаку, поскольку не знали страха, – полк бессмертных машин, не чувствующих боли. Дугал еще не понял, что они готовы жертвовать собой на манер самураев.

Это началось, когда по складкам туч, похожим на мозговые извилины, прошел сполох, осветивший комнаты на первом этаже, проливший свет через фонарь в потолке. В этом мерцании стал виден рейшоу, высокий, с оружием в руке, появившийся в прихожей так, будто он материализовался посредством пентаграммы[36]. Он посмотрел на Дугала, высунувшегося из-за шкафа ровно настолько, чтобы видеть происходящее внизу. Затем, не пытаясь пригнуться или спрятаться, он подошел к основанию лестницы, словно напрашиваясь на пулю. Такая решимость заставила Дугала помедлить: возможно, от него хотят, чтобы он высунулся еще больше и сделался мишенью для второго рейшоу?

25

Бертольд Шеннек свернул с дороги, ведущей к власти, на боковой путь, и его мечта умчалась прочь, следуя прежним курсом. Сейчас его гений не имеет значения, ни деньги, ни связи не помогают, наука его не спасет, ему больше нечем гордиться. Пистолет в двух футах от его головы. Ее палец на спусковом крючке. Она сказала, что если не сможет уничтожить его, подвергнуть публичному унижению и отправить за решетку, то убьет самым мучительным из всех известных ей способов. Шеннек не сомневается, что именно так она и сделает. Его опыт здесь бессилен, эта женщина непознаваема для него, как существо из другой галактики, но одно ясно как дважды два: она владеет устрашающим могуществом смерти и готова пользоваться им без колебаний.

Он еще никогда в жизни не испытывал такого ужаса, испуга, который низводит его до состояния животного, движимого только инстинктом выживания. Она указывает, какие файлы, связанные с его проектом, следует извлечь и скачать на принесенные ею носители, а он в это время с ужасом думает, сколько на это уйдет времени – времени, в течение которого ствол пистолета будет нацелен на его голову. Он не осмеливается скрывать от нее, что нужные ей сведения уже имеются в резервных копиях на съемных носителях, лежащих в домашнем сейфе. В любой момент могут появиться рейшоу, и когда эта женщина поймет, что они не позволят ей получить желаемое, то наверняка убьет его.

– Это труд всей моей жизни, – объясняет он необычайно тонким и дрожащим голосом (неужели это его голос?). – Поэтому я сделал резервные копии, которые хранятся не только здесь, но и в других надежных местах.

Услышав это признание, сидящая в углу Инга пытается заставить мужа замолчать, называет его дураком и другими словами, похуже. Когда Инга распаляется по какому-нибудь поводу, она произносит столько слов и с такой страстью, что в этом ей нет равных. Но ее речевые изыски только раздражают вдову Хок, которая говорит:

– Заткнись, сука! Ты мне не нужна так, как он. Вышибу тебе мозги, если издашь хоть один звук.

Порой Бертольду тоже хотелось сказать супруге что-нибудь в этом роде, но мысль о возможных последствиях неизменно заставляла его сдерживаться. Даже сейчас, дрожа от ужаса, он получает некоторое удовольствие оттого, что Инга, извиваясь, как гремучая змея, попавшая в петлю, тем не менее замолкает и больше не издает ни одного звука.