Тихий гром. Книга третья - [28]

А тут вскоре и всем крестьянам воля вышла. Завертелись мужики — кто возле барина, кто в город подался, на заработки…

Ну, значит, годов так с десять после того минуло. Мужики такими же сиволапыми остались, и господа не околели. Живут себе. Те же мужики на них и робят. И вот, значит, как-то по осени — слякоть была, грязь, холод — поехал тот барин в город верхом на коне. К вечеру домой возвращался… И тут, братцы мои, лиса из-под самых ног вынырнула. Барин — за ней, она — от него. Конь-от, понятно, не свежий уж был, пристал. По мокрой пашне да под семипудовым седоком не шибко поскачешь. А лиса — ну вот ровно того и ждала — далеко-то не уходит от охотника, то полем побежит, то в ко́лок вскочит, то снова оттудова выскочит да межой вдарится. Такая охота кого хоть раззадорит! От дождя и от поту до нитки промок барин. И от коня пар валит, пот глаза туманит. А тут сумерки падать зачали. Увидела, значит, лиса, что полем ей не уйти от погони, в лес вильнула, в кусты. Барин — за ней. Напролом полез промеж кусты да березы. Как выскочит конь из куста — да тут и рухнул! Оказалось, попал он в старый шурф. (До че́рта их тут в лесах-то. Я сам десятка два наковырял.) Конь-от провалился всеми ногами, а шеей на кромку ямы угодил. Хрипит — вот-вот задохнется, издохнет конь. А барин сойти с него не может — ноги придавило ему, заклинило с боков. Вот как попал в ловушку барин! И ругался, и лаялся по-всякому, да что толков-то. Давно уж ночь настала, как сажа, черная. На́ небе вызвездило, подмораживать круто зачало. Теперь другой пот барина прошиб — цыганский. От боли да от мороза чуть было не окочурился он. Конь подох, и барину это же подходит. И вот, братцы мои, слышит он по морозцу — телега недалеко забрякала. Дорога, стало быть, рядом где-то! И заорал из последних силенок: «Помо-оги-ите! Помоги-ите!» А телега-то, и верно, все ближе да ближе побрякивать зачала. Вот и рядом остановилась. «Пособи, добрый человек, — запричитал барин. — Бог, видно, послал тебя на выручку. До утра не дожить бы мне тут». — «Ой, да будто бы Федот Куприяныч!» — Это тот, который подъехал-то, говорит. «Я, — отвечает барин. — А ты кто, добрый человек? Назовись, век за тебя молиться стану». — «Не надо, — говорит это тот, который подъехал-то. — Не надо за меня молиться, свои руки есть… — Обошел вокруг ямы, оглядел, общупал все. — А вот вызволить-то тебя, барин, из этакой ловушки непросто… Ни лопатки, ни лома под рукой. А тут вот камни сплошные — зубом не отгрызешь». — «Не бросай! — завопил барин. — Христом богом молю тебя, не бросай!» — «Что ты, Федот Куприяныч! — мужик ему говорит. — Как же я тебя брошу! Ведь когда-то и ты меня выручил, али забыл?» Тут вот опять сделалось барину жарко: «Трифон, да неуж ты живой! А ведь я тебе все долги простил тогда». — «Ну, вот за те долги я тебя и вызволю, — посулил мужик. — Ежели лошадка моя поможет». Привязал он веревкой баринова коня за шею, за свою телегу зацепил да лошадью и потянул вбок дохлого коня. Завыл барин от боли, а ногу-то одну добыли. Потом и другую так же. Все хорошо, да только подняться-то на ноги не может барин — и все тут. Обошел его Трифон кругом, так и этак оглядел да и спрашивает: «Ну, а теперь чего делать станем?» — «Отвези домой», — просит барин. «Дак что ж мне за столько верст назад вороча́ться, а рано утром в город не поспеть. Стало быть, дорого́й подряд упустить, а ведь не каждый день такие подряды попадают». — «Отвези, Трифон, озолочу тебя и до конца дней молиться за тебя стану!» Ну, значит, подумал-подумал мужик, шапкой оземь хлопнул да и говорит: «Правда твоя, барин, всех денег все одно не ухватишь, да и твоих не надо. Только вот не на себе же я поволоку тебя — кобылка везти должна, а деньги ей ни к чему, уважь ты ее, поцелуй под хвост, и — квиты!» Заревел, затрясся в слезах барин. И деньги большие сулил, и золото, — это, чтобы, значит, честь свою выкупить и уберечь, — не сдался Трифон: «Наша, — говорит, — мужицка честь ни за деньги, ни за золото не продается». Поцеловал ведь, ребята, барин кобылку с другого конца. В самую ягодку! А Трифон-то пособляет ему, подталкивает его голову под хвост да приговаривает: «Не морговай, барин, кобылка чистая, завсегда ухоженная…»

Посмеялись новобранцы такому окончанию сказки, но вышло у них не дружно и не шибко весело. А Макар, свертывая новую цигарку, почесал за ухом и молвил:

— Сказочка занятная, хоть и невеселая по нонешним временам… Больно упал мужик, да встал здорово… А ведь выходит: будь ты хоть самый развеликий барин, а попадешь вот в такую ловушку, и вся твоя спесь мигом соскочит — кого хошь поцелуешь…

Никто разговор не поддержал. А у Макара мысли прямо в царя стрельнули, потом на Кестера перескочили. И до того все это заиграло у него в глазах, что Андрон Михеев попятился, вместе с ящиком отъезжая от печки, поднялся и, опережая Макара, сказал:

— Сказка-то, может, и занятная, а поспать все ж таки не помешает. Наш Бельдюгин все одно поспать днем не даст.

— А кто это — Бельдюгин? — поинтересовался Макар.

— Капитан, командир нашей маршевой роты, — пояснил Андрон. — Земляк мой, вяцкой… Да ты не видал его, что ли, как построение было?