Тихий городок - [204]

13

Мирзоева, как только он признался, что является русским агентом, перевели в довольно сносную камеру с койкой и тюфяком, набитым соломой. Он тут же повалился на постель и, испытывая настоящее блаженство, заснул. Проснулся оттого, что кто-то грубо тряс его за плечо. «Еще чего доброго отправит в карцер за нарушение распорядка», — с опаской подумал Шамиль, увидев сердитое лицо надзирателя.

— Вставай на прогулку, — хмуро приказал тот.

На тюремном дворе Мирзоев вклинился в цепочку заключенных, ходивших вокруг колодца, едва волоча ноги. Появление новичка вызвало общий интерес. В монотонной скуке тюремной жизни это было хоть каким-то событием. Во всяком случае можно послушать, за что человек попал в тюрьму, а главное — поделиться собственной историей, посетовать на несправедливость судьбы, бездушие судей.

— Не разговаривать! Не разговаривать! — изредка покрикивали надзиратели, но заключенные не обращали на них внимания.

Впрочем, сам Мирзоев упорно отмалчивался, делая вид, будто боится лишиться прогулки за нарушение режима. Жадно вдыхая холодный, свежий воздух, он рассматривал заключенных. Даже одетые в одинаковые серые куртки и штаны они были не похожи один на другого.

— Возьми, друг, завтра отдашь соседу, — шепнул арестант, шедший позади Шамиля, и сунул ему в заложенные за спину руки газету, сложенную до размера пачки сигарет.

«Провокация? Но зачем?» — Чуть поколебавшись, Мирзоев незаметно спрятал газету в рукав. Что ж, возможно, он сглупил и отправится за это в карцер, но с самого ареста на турецкой границе Шамиль не знал, что творится на белом свете. Неизвестность, да еще в такой момент, как сейчас, действовала на нервы.

В камере он развернул газету и с жадностью стал читать сводку о положении на фронтах. В ней сообщалось о разгроме германских армий под Сталинградом, мимоходом упоминалось о пленении фельдмаршала Паулюса. Мирзоев взглянул на название газеты — «Тасвири эфкляр», та самая, что год назад торжественно оповестила читателей, что «Советская Россия окончательно рухнет в ближайшее время и перестанет существовать как государство». Да, видно, дела у «тысячелетнего рейха» идут неважно, если даже эта турецкая газета пишет о его поражениях. Шамиль прочитал весь номер от корки до корки, сунул газету под тюфяк. Завтра на прогулке нужно обязательно передать ее дальше по цепочке.

В этот день полковник Тиритоглу пришел на службу в хорошем настроении. Последние сомнения по делу Курбанова остались позади. Он доложил результаты следствия начальству и выслушал лестную похвалу в свой адрес. Его работой остались довольны и разрешили выводить арестованного на процесс. В исходе полковник не сомневался: улики в деле русского шпиона были неопровержимы.

Негромко насвистывая себе под нос, Тиритоглу взялся было разбирать накопившуюся за последнее время служебную почту, но адъютант доложил, что в приемной давно ждет капитан из отдела, занимающегося наблюдением за иностранными представительствами.

Полковник недовольно поморщился, однако распорядился пригласить неожиданного посетителя. Капитан, уже немолодой, бесцветный, в потертом мундире, как-то нерешительно опустился на жесткий стул у письменного стола, вынул из папки лист бумаги и протянул контрразведчику.

— Недавно мы арестовали некоего Фуада, бывшего каваса германского корреспондента Штендера. Слишком уж зарвался, спекулируя валютой. Во время прогулки в тюремном дворе этот Фуад опознал среди заключенных человека, который несколько месяцев назад приехал в Стамбул откуда-то из-за границы и некоторое время гостил у Штендера. Фуад утверждает, что этим человеком был Курбанов, — виноватым тоном закончил капитан. И тут же поспешил добавить: — На всякий случай я решил принести заявление Фуада вам, господин полковник…

Тиритоглу мельком пробежал заявление и, поморщившись, бросил на стол.

— Что за чепуха! Какое отношение Штендер имеет к Курбанову?

— Этого я не знаю, но, судя по заявлению, он жил в особняке Штендера. Это было в прошлом году, дата проставлена на обороте, — пробормотал озадаченный капитан.

— Не может быть! — полковник взял заявление и еще раз, теперь внимательно, прочитал его. — Да, клянусь аллахом, не похоже, чтобы этот Фуад врал, — признал он.

— Совершенно верно, господин полковник, — поспешил поддакнуть капитан, который так и не понял причины неудовольствия контрразведчика.

— Можете идти. Заявление останется у меня.

Неподвижным взглядом Тиритоглу уставился на дверь, закрывшуюся за капитаном, словно мог прочитать там ответы на мучившие его вопросы. Дело принимало неожиданный и весьма неприятный оборот. Ясно, что показания Курбанова — ложь. Во всяком случае, о страдальце-отце, томившемся в тюрьме в Баку, и его сыновнем самопожертвовании. Он утверждает, что никогда не был в Турции… А что, если Курбанов не русский, а немецкий агент и все это хитроумная провокация, затеянная Штендером? В этот момент Тиритоглу готов был растерзать германского журналиста, сорвавшего все его грандиозные планы. Не зря полковник давно уже заподозрил, что Штендер — разведчик, и приказал установить за ним наблюдение. Пока есть хоть малейшее сомнение в отношении Курбанова, ни начальство, ни МИД не захотят предавать огласке дело русского шпиона. Но каков мерзавец этот «корреспондент ДНБ»!