Тихая пристань - [3]
Все убрали, Смит? Прекрасно. На сегодня хватит. Завтра утром начнем с номера двенадцать восемьдесят один, вторая стадия. Запомнили? И скажите сестре, что я распорядился всем пациентам мужчинам поставить до вечера клизмы. Меня немного беспокоит их давление. Есть признаки угнетения… Вы свободны.
Санитары уходят.
Вы отлично знаете, мистер Киснет, что в лаборатории я не принимаю больных. Что вам понадобилось?
Киснет. От всей души прошу прощения, доктор, если я чем-то помешал… Разумеется, мы все отлично представляем себе важность вашей работы…
Доктор. Вот как? В клинике существуют определенные правила, и им надо подчиняться…
Киснет. Ну, конечно, доктор, конечно! Очень прошу меня извинить… но, понимаете, тут особый случай, деликатнейший, если позволите, вопрос…
Доктор. Почему же его нельзя было отложить на более удобное время? Есть определенные часы, когда больные приходят с жалобами на других. Уж вам ли этого не знать, мистер Киснет, – вы достаточно часто пользуетесь этой возможностью.
Киснет. Но в подобных делах, доктор, иной раз приходится, знаете ли, ну… жертвовать порядком ввиду конспирации… то есть, я хочу оказать, не нужно, чтобы меня здесь видели, а? Иначе, доктор, какая цена нашим беседам? В конце концов, ведь я же исключительно для блага клиники…
Доктор. Ну хорошо, хорошо. В чем же теперь проштрафилась миссис Летузель? Надеюсь, больше она ничего не присваивает? Я распорядился повесить замок на коробку для сбора в пользу жертв детского паралича. Там что, еще нет замка?
Киснет. Да нет, доктор, кажется, есть… но я сегодня не насчет миссис Летузель. Насчет мистера Горлопэна.
Доктор. А этот что?
Киснет. Понимаете, она все еще у него. Он с ней гуляет.
Доктор. В клинике?
Киснет. Не совсем… но…
Доктор. На территории?
Киснет. Если уж совсем откровенно, доктор, я не уверен…
Доктор. Мистер Киснет, я не вижу причин, почему мистеру Горлопэну не держать бультерьера или собаку любой другой породы – при условии, что соблюдается запрет проводить ее в клинику. Если вы не можете доказать, что этот запрет нарушается, то, пожалуйста, не отнимайте у меня время, оно мне дорого, понимаете? Больше ничего? Питанием они довольны? По-моему, в клинике слишком ворчат и брюзжат, а мне никто ничего не рассказывает… Такие вещи надо знать. Так что же?
Киснет. По-моему, миссис Гнилль норовит забраться иногда в кладовку, когда никто не видит. Миссис Летузель говорит, что у нее под матрацем спрятана банка клубничного варенья, но я думаю – это едва ли.
Доктор. Ну, банка варенья ей не повредит, хотя это может послужить дурным примером… Хорошо, мистер Киснет, на сегодня достаточно. Отправляйтесь завтракать.
Киснет. Доктор, но я еще хотел…
Доктор. Завтракать, завтракать, мистер Киснет. У меня еще куча дел…
Киснет. Вы спрашивали про миссис Летузель. Так вот, тут дело нечисто, доктор. Вы знаете, кто она? Кто такая эта старуха? Она… она – шпионка!
Доктор. Шпионка?
Киснет. Вот именно!
Она хочет пронюхать, доктор, насчет этого самого… (Неопределенным жестом указывает вокруг и на занавес, где убрано лабораторное оборудование.)
Доктор. Нельзя ли человеческим языком?
Киснет. Тсс! Я скажу вам на ухо. (Шепчет.) Она… хочет… узнать… над чем… вы… работаете!
Доктор. Возможно. Ну и что?
Киснет. Как «ну и что»? Мы, конечно, представляем себе важность вашей работы…
Доктор. Откуда?
Киснет. То есть как?
Доктор. Откуда вы знаете, что моя работа такая важная?
Киснет. Как же… Это, доктор, само собой. Я вот на днях говорю мистеру Эльфику: «Доктор Эхинокук, говорю я ему, это, что называется, светлая голова, мистер Эльфик. Подлинный ученый. А чем он занят у себя в лаборатории, говорю я ему, этого мы ни в жизнь не поймем, хоть двадцать лет будем думать. Где нам!» Вот и выходит, что это очень важная работа.
Доктор. Гм…
Киснет. Между нами, доктор…
Доктор. Вот что, мистер Киснет. Вы говорите уже целых десять минут и не сказали абсолютно ничего. А между тем вы сорвали мне опыт! Я хотел бы на длительный срок быть избавленным от вашего общества! (Уходит.)
Киснет. Эх, досада. Что называется, неприятный поворот. Но это еще ничего не значит, вот что я вам скажу. Ого! Конечно, нет. Случается и мне открыть этому доктору кое-какие примечательные истины. Можете не сомневаться, он мне цену знает. (Поет.)
Ой-ой! А это что? (Замечает лежащий на полу лист бумаги, выпавший из тетради доктора во время замешательства с опытом. Подбирает его.)
Доктор обронил свои… Э-эй, доктор! Доктор! Доктор, вы обронили свои… Не слышит. Далеко. Ну и отлично. (С каждым словом голос его звучит тише, переходит на шепот.) Только какая от этого польза – ума не приложу. Значки какие-то, расчеты, арифметика, алгебра всякая, расчерчено, зачеркнуто, чего эти врачи пишут – никогда не разобрать… «Оптимальный возраст и предварительно определенный минимум возрастного снижения… тридцать, сорок лет, пятьдесят…». Список какой-то… ого! «Летузель, Гнилль, Горлопэн, Эльфик»… гм, «Киснет». Не знаю, что это, только, наверно, гадость какая-нибудь. Но здесь их фамилии тоже, не только моя. Ну что ж. Береженого бог бережет. Бумажку спрячем.