Тихая ночь - [6]

ВЕРНЕР. Что, что, что?

Пауза. Они смотрят друг на друга.

МАТЬ. Я хочу, чтобы меня кремировали.

ВЕРНЕР. Ах, вот как...

МАТЬ. Это дешевле.

ВЕРНЕР. И что ты хочешь этим сказать?

МАТЬ. Разве я такая уж дряхлая? (Смотрится в зеркало.) Ленхен Гирнус уже семьдесят три. Она целыми днями несет Бог знает что. Анна Бремер кормит крыс. Я же еще не настолько выжила из ума, как они. (Разглядывает в зеркале свои волосы.) И не такая еще седая... Почему ты меня не слушаешь, мальчик?

ВЕРНЕР. Господи, да мне нужно кое-что здесь посмотреть, мама.

МАТЬ. Тебя что-то заботит.

ВЕРНЕР. С чего ты взяла?

МАТЬ. Все время думаешь о чем-то другом.

ВЕРНЕР. Ты рассказывала мне о вашем Лемке. Ведь так?

Она доливает в стакан пиво.

МАТЬ. Да. К шести часам этот тип обычно уже пьян. Еще до телевизионного дневника. Пьет беспробудно. А потом, как напьется, пристает ко мне. Ему уже под шестьдесят, а распущен, как в восемнадцать. (Держит перед собой ночную рубашку.) Как-то раз я уже разделась, стою вот так возле кровати, и вдруг он прямо входит. Ему, видите ли, нужно было о чем-то спросить. Будто бы. Потому что Хельга Кох только что умерла. И была уже в подвале. Взял и прямо вошел, не постучавшись. Он просто кобель. Ну тут уж я ему все выложила, что о нем думаю. Да твой отец еще в пятьдесят перестал мне с этим надоедать.

ВЕРНЕР. Вообще-то, он своего не упускал.

МАТЬ. Кто?

ВЕРНЕР. Отец.

МАТЬ. Вернер, как ты можешь такое... Меня тогда выручил Вилли Пекарский. Он как раз пришел забрать меня на партию виста.

ВЕРНЕР. Тоже в ночной рубашке?

МАТЬ. И тебе не стыдно? Он так его отчитал. Лемке оставалось только захлопнуть за собой дверь. (Снова обращает внимание на коробку.) Мы будем куда-нибудь заезжать?

ВЕРНЕР. Нет, а что?

МАТЬ. Ну, из-за этого рождественского подарка.

Пауза. Она садится на кровать.

Мне нужно собираться... а я снова уселась...

ВЕРНЕР. Что с тобой?

МАТЬ. Голова немного кружится.

ВЕРНЕР. Голова кружится?

МАТЬ. Уже прошло. (Кладет в чемодан ночную рубашку.) Принести еще пива?

ВЕРНЕР. Спасибо, не надо.

МАТЬ. Тогда я переоденусь. (Заходит за открытую дверцу шкафа.) Когда женщина переодевается, следует отвернуться.

ВЕРНЕР. Но, моя мать...

МАТЬ. Все равно. Ты не джентльмен.

Вернер садится к ней спиной. Мать снимает платье, гладит себя по бедрам и рассматривает во внутреннем зеркале шкафа свою фигуру. Одновременно говорит.

МАТЬ. Ильза плохая мать.

ВЕРНЕР. Да?

МАТЬ. Потому что ничего не ест. В сорок лет ради фигуры не голодают. Она все еще думает о другом. Ты часто уезжаешь?

ВЕРНЕР. Ну знаешь что, прекрати.

МАТЬ. Ты еще вспомнишь мои слова. Когда меня уже не будет на свете. Не такую жену ты заслужил. Смотри, она тебе еще и ребенка преподнесет.

ВЕРНЕР. Как ты можешь так говорить об Ильзе? Да я тебе запрещаю.

Мать надевает выглаженную блузку и костюм.

МАТЬ. Она пожелала от меня избавиться - ты разрешил. Ильза совсем тебя околдовала. Да, да, мой мальчик, околдовала. И ее отец был такой же. Уйти на пенсию в шестьдесят лет. Ему, видите ли, хочется еще насладиться жизнью. Можно подумать, что мы когда-нибудь наслаждались жизнью. Это же надо - в шестьдесят. А твой отец еще целых десять лет проторчал на бойне. Нет, даже до семидесяти двух. Еще двенадцать лет. С молотом и топором. Пока с ним не случился удар. До глубокой старости. С топором и молотом. Быков тогда еще забивали молотом. Собственными руками, в лоб. Только в семьдесят три ему стало уже трудно. Но телят он забивал до семидесяти двух, топором. А по вторникам - вечно эта масса свиней. Ножом. И это - в семьдесят два. Или в семьдесят три? Во всяком случае - далеко за семьдесят, без оглушения. С одним ножом в руке. С голым ножом. Да, Лемке было бы не до смеха.

Пауза. Хор.

Сейчас я буду готова.

ВЕРНЕР. Мама, тебе совсем не нужно переодеваться.

МАТЬ. Позволь это решать мне. Я уже достаточно взрослая. (Закрывает дверцу шкафа и становится в позу.) Ну как?

Вернер бросает взгляд и продолжает читать.

Что ты там читаешь?

ВЕРНЕР. Этот журнал издает наше объединение.

МАТЬ. И что там написано?

ВЕРНЕР. Ничего для тебя интересного.

МАТЬ. Я сорок лет простояла в лавке.

ВЕРНЕР. Вот именно - в лавке...

МАТЬ. Мои очки в чемодане. Прочти мне, пожалуйста, дитя мое.

ВЕРНЕР. Ну что тебе прочитать. Осенью на меня обрушится потоп свиней из Дании, а в июле мой оборот будет зависеть от рыночной ситуации с голландской говядиной.

МАТЬ. Да-да-да, рыночная ситуация с говядиной... (Поправляет костюм.) Ведь я еще могу носить такие вещи? А? Недавно купила, вместе с подарками. Все для вас стараюсь. Первый костюм в моей жизни. И совсем недорого. На распродаже. Лемке меня просто не узнал. Угадай, как он меня назвал.

ВЕРНЕР. Ах, мама...

МАТЬ. Нет, ты угадай.

ВЕРНЕР. Откуда я могу знать?

МАТЬ. Милостивая государыня.

ВЕРНЕР. Что, что, что?

МАТЬ. Лемке сказал мне: "милостивая государыня". (Смеется.) Да, да, Вернер, - милостивая государыня. Мы ездили на рождественскую экскурсию. Я тогда надела его в первый раз. В субботу. До Швирсдорфа. Три часа езды автобусом. И там опять - только кофе с пирожными. Я заказала рогалики. И еще осмотр собора, так как раз заканчивалось венчание. Я потом всю обратную дорогу думала об отце.