Тихая ночь - [6]

— Конечно. Что бы вы хотели почитать?

— Что-нибудь из современников. — Его голос зазвучал бодрее. — Жид, Фицджеральд в переводе, если есть, а то мой английский не настолько хорош. Но если в вашей библиотеке этого нет, то я буду рад и классике: Корнель, Расин, девятнадцатый век.

— Как насчет Мопассана? Бальзака? Флобера? Это мои любимые авторы. Они стоят у той стены, а Расина я видела вон в том углу. Где-то там была и «Госпожа Бовари».

Занявшись поисками сокровищ в кожаных переплетах, Мими забыла про уборку и подушки на столе. Она поднялась по ступенькам лесенки и стала ловко перебирать пальцами запыленные томики, словно исполняя какое-то произведение для фортепиано. Наконец ее поиски увенчались успехом. Мими повернулась, чтобы порадовать гостя своей находкой, и внезапно обнаружила, что он стоит не по ту сторону письменного стола, а в нескольких шагах от нее, так близко, что она почувствовала запах его нестиранной одежды.

— Я просто волновался, когда вы взобрались на эту лестницу. Позвольте, я помогу вам спуститься.

Француз протянул руку. В отблеске света Мими не смогла разглядеть его лица. Почти теряя сознание от прикосновения его руки, она спустилась вниз.

Мими протянула ему книгу, стараясь не смотреть в глаза. Он отступил в тень и принялся внимательно изучать женщину с головы до ног. Мими ощутила волнение, но в то же время происходящее доставляло ей странное удовольствие.

— Благодарю. Вы мне очень помогли.

— Не за что. Что вы! Но почему вы здесь? В моем доме?

— Я не должен был приходить. Прошу прощения. Мы срезали сухие ветки в саду, и Ганс-Питер, ну, вы помните, наш несчастный охранник, заснул. У него слабое сердце. А я увидел открытые двери и книги и не смог удержаться. Простите меня.

— Нет, нет. Что вы, не извиняйтесь! Этой библиотекой никто не пользуется. А скажите, как вам живется в амбаре?

— Вне сомнений, как только коровы станут нашими постояльцами, запах будет невыносимым, но зато будет теплее. Да, любой сарай — лучше, чем еще одна зима в лагерных условиях.

— К вам плохо относились?

— К нам? Нет. Просто везде были сырость и голод. Нас никто не бил, нет. Но есть было нечего. Русским и евреям в концлагерях повезло гораздо меньше, чем нам. Большинство охранников похожи на нашего Ганса-Питера. Они считают дни до окончания службы, потому что хотят вернуться домой, на свои фермы. Они такие же больные, как и мы. Да у нас и одежда одинаковая.

Француз протянул Мими свою военную фуражку, но тут же прижал ее к груди, наклонил голову и щелкнул каблуками. Мими обернулась и увидела в проеме двери встревоженного Ганса-Питера.

— Danke Grafin[14]. Вы очень добры. Я обязательно верну книги.

Охранник удивленно приподнял брови и уставился на Мими.

— Не волнуйтесь, капрал. Ваш подопечный помог мне передвинуть мебель, за что я очень ему благодарна.

Капрал пожал печами, как бы говоря: не стоит благодарности, а заключенный, покидая дом, кивнул Мими и улыбнулся. Графиня осталась одна в залитой солнцем комнате, с дрожащими коленями и бешено бьющимся сердцем.

* * *

В один из последних дней уборки урожая они снова встретились, но поговорить так и не смогли. Внутри шумела молотилка, снаружи грохотал дизельный двигатель. Мими подавала сигнал своим помощникам, время от времени вытирая пот с лица. Подбирая выпавшие колосья и отвечая на вопросы работников, она чувствовала на себе взгляд француза.

В середине дня понадобилось смазать детали молотилки. Люди разбрелись — кто дремал, кто курил. Пьер, больной туберкулезом, показал на папку для бумаг, куда Мими записывала вес мешков.

— Мадам, вы не могли бы дать нам несколько листов бумаги? Жером покажет вам фокус.

— Кто такой Жером?

Но она сама догадалась, каков будет ответ, еще до того как Жером поднял руку. Передавая ему бумагу, Мими старалась не смотреть ему в глаза. Из кармана Жером достал уголек и уселся прямо перед похрапывающим Гансом-Питером, из открытого рта которого так и норовила сорваться слюна. Несколько секунд француз внимательно смотрел на охранника, а затем начал наносить угольные штрихи в самодельном блокноте. Закончив, Жером взглянул на рисунок и сунул его в руку спящему стражу. Пьер слегка толкнул Ганса-Питера, который быстро выпрямился и с тревогой посмотрел на окружающих. Тут он заметил упавший на колени листок. Сначала Ганс-Питер уставился на рисунок, не понимая, что происходит, но через секунду расплылся в широкой улыбке, демонстрируя всем шарж, где была изображена огромная губа и язык, свисающий с одной стороны. Шутка, очевидно, была не нова, поскольку француз даже закашлялся от смеха, а охранник и не подумал сердиться. Жером поймал взгляд Мими.

— А вы, графиня? Позволите вас нарисовать? Обещаю, буду милосерден.

— Да? Так же, как и к нему?

Пришел черед Жерома рассмеяться. Возникшая ситуация его буквально преобразила, напряжение спало, и на лице появилась доброжелательная улыбка. Перемена была настолько разительной, что Мими даже показалось, что до этого она общалась с другим человеком.

— Может, выйдем? Сегодня не так уж холодно. — И Жером провел кусочком угля в воздухе, словно рисуя знак вопроса.