Тигр, олень, женьшень - [93]

Все это, разумеется, оборотная сторона. А вот другая — чистые леса, твердая и сухая почва, пологие скалы. Идти легко, нога ступает уверенно. Лес продувается ветром, гнуса нет. Это храм, пол которого — зелень и яркие цветы, колонны, поддерживающие голубую крышу, — мощные стволы вековых деревьев. Щебечут птицы, выглядывают грибы и ягоды, разлиты изумительные лесные запахи…

И разница между настоящим и ненастоящим таежником в общем и заключается в том, что первый всегда несет в душе эту обстановку священного храма. И когда он, стиснув зубы, продирается сквозь непроходимые заросли, он знает, что скоро им конец и он вступит в лесной храм.

А второй видит только зеленый ад, дебри, не понимает их и боится. Боится всего: как идти, куда идти, где сесть, где заночевать. Боится звуков, еще больше боится тишины… Он чувствует себя одиноким и всеми покинутым!

Их надо понимать: новичку все ново. Но и они разные. Одни присматриваются, принюхиваются, превозмогают страх, расспрашивают бывалых — одним словом, учатся читать эту непонятную им мудрую книгу, приспосабливаются постепенно к незнакомым условиям. Они инстинктивно любят все это и хотят постичь. И бывает, довольно быстро осваиваются. А вот другие — бегут. Бегут в панике при первом удобном случае, чтобы уже никогда больше не вернуться. Ибо это не для них… Таким надо ездить в пригородные однодневные экскурсии, где по расписанию ходит автобус; там гладкие дорожки, скамейки, киоски…

Первых, к сожалению, меньше. Но отрадно, что они не переводятся, нет, мне кажется, что их становится больше; не все идут за женьшенем или на охоту, но мне всегда приятно видеть группы молодежи с рюкзаками, в видавших виды штормовках, в поношенных кедах… Тех, которые предпочитают проторенным тропинкам и туристским базам нехоженные места. Таких не страшно пригласить с собой в тайгу. Это они будут любить и охранять ее после нас…

После длинного утомительного дня мы возвращаемся к избушке. Смеркается. Перед зимовьем весело и уютно расцветает оранжевое пламя костра. В расставленную на речке сетку за день попало несколько ленков, и сейчас они варятся с картошкой и лавровым листом. Рядом, в котелке, чай с лозой лимонника. Целая гамма запахов плывет в вечернем воздухе в клубах пара, подсвеченного мягкими бликами костра.

Едим молча, все голодны.

Потом команда отца: «Сашка, прибрать посуду, налить чай!» Петр Афанасьевич вынимает пачку махорки, кусочек газеты, скручивает цигарку и прикуривает от головешки. Пустив дым, вспоминает:

— Да я ведь еще десяток лет назад понятия не имел, что это за корень. Так, слышал, конечно, корень женьшень, — отхлебнул из кружки чаю. — Братуха мой, лесник, уговорил сходить с ним, так и пошло. Проходили мы тогда с ним первые три дня — и тоже ничего. Под вечер наткнулись на старый подлуб: так лет ему, видно, сорок, не меньше… Все обшарили кругом — ничего… Устал я, голодный, злой; сел на колоду и думаю: ну его к чертям этот корень. Сейчас скажу братухе: пошли домой. А он подходит, садится рядом и говорит тихо так, спокойно только одно слово: «панцуй»… Ну, я вспылил: чего ты, говорю, Лука, попусту людям голову морочишь? А он: почему, говорит, попусту? И, не подымаясь с колодины, отводит своей палкой соседний куст, а там… один к одному четыре красавца пятисучковых! Веришь, я аж онемел! Вот и «заболел» с тех пор. Уже десять лет ни одного сезона не пропускаю.

Сашка, помыв посуду остатками чая и пучком травы, присаживается в тени на обрубок:

— А я в запрошлом году. На ключе. Папка все смеется: ничего ты найти не можешь. Иду, запнулся. А он — вот он! Чуть я его не растоптал… Ну, ка-ак закричу!

— Да, нашел. Вот я и прозвал тот ключ Сашкиным. Далековато, и путь к нему крутой, но богатый. Пойдемте-ка мы, хлопцы, завтра туда.

Догорает костер. В темном небе качаются над головой пальмы-чозении, закрывая верхушками то одну звезду, то другую. Легкий ветер, как прикосновение далекой юности, приносит ночные запахи трав и невидимых цветов. Журчит по камням Эльдагоу.

Утром снова в путь. Опять карабкаемся и раздвигаем палками траву. Вдруг резко и хрипло свистнула кабарга; всего в десятке метров от нас появился грациозный, редко попадающийся на глаза зверь. Самец. На таком расстоянии хорошо видны верхние белые клыки, которыми природа наделила эту «козочку» вместо рогов. Как будто понимая, что летом ей не грозит опасность, она ушла не торопясь, несколько раз с любопытством оглянувшись на нас. На глинистом оползне след изюбра пересек кабан.

Невозможно не удивляться неповторимому разнообразию флоры и фауны Уссурийского края. Рядом с северной елью и пихтой — стройный маньчжурский орех с плодами в зеленой коре, размером с небольшое куриное яйцо и нежное бархатное дерево; жители Дальнего Севера бурый медведь и росомаха — с тигром и пятнистым оленем. Этот удивительный уголок земного шара на школьном глобусе можно накрыть пятикопеечной монетой; юго-восточный уголок Маньчжурии, северо-восток Кореи и Приморье. А оно самое богатое, особенно женьшенем. Недаром, по преданию, бог вытряс все остатки из своего мешка именно здесь, на берегу Японского моря, где он «присел отдохнуть на седьмой день сотворения мира»…