Тигр, олень, женьшень - [3]

Мы с женой, освободившись, переписывались с отцом и ждали его в Магадане. В Тайшете, только что отбыв свой десятилетний срок, поджидала, чтобы ехать вместе, его племянница, дочь убитого террористом в Шанхае младшего брата Павла. Сохранились письма отца из лагеря, очень спокойные, философские письма.

Он сообщал, что последние пять лет работает в «зоне» дворником, пишет свои воспоминания о Приморье, Корее, Америке. Получает за работу пять рублей в месяц, но что этого на бумагу и карандаши ему хватает. Я перевел ему триста рублей. Он благодарил, сказал, что теперь «богат как Крез»…

Отец не дожил до освобождения какие-то недели, может быть, дни. Простудился и умер в лагере в мае 1956 года. Последний его адрес на конвертах: «Иркутская область, Чунский район, п/о Сосновка, п/я 90/2–237». Это где-то на дороге Тайшет — Братск.

Мне не довелось поклониться его могиле. Лагерные кладбища давно, как правило, сровняли с землей.

Первый трофей

К сожалению, я помню деда только по рассказам старших. Наша единственная встреча состоялась, когда мне не было двух лет. Тогда дед и завещал мне замечательную зауэровскую трехстволку.

Мне рассказывали родители: отправляясь в свое последнее путешествие в Сочи, уже прощаясь, дед поднял меня на руки, поднес к стене кабинета и, заставив тронуть рукой висевшее там ружье, сказал:

— Вот вырастешь — будет твое!

Это было прекрасное охотничье оружие, выполненное в Германии по его чертежу. Два верхних гладких ствола 16-го калибра, нижний нарезной, под сильный боевой патрон калибра русской трехлинейки. Конечно, еще курковое: левый курок при переводе рычажка работал на пулевой ствол.

Но отец долго не разрешал мне пользоваться дедовским подарком.

— Ты должен начинать охоту с шомполкой, как я, только тогда из тебя выработается настоящий, выдержанный стрелок и охотник. Из современных, да еще скорострельных научиться палить успеешь…

Оглядываясь назад, не могу не согласиться с его взглядами: шомполка с детства — большая и серьезная школа для охотника на всю жизнь. Учит и подкрасться поближе, и бить только наверняка с первого выстрела — больше ведь рассчитывать не на что. А тогда мне это решение казалось очень несправедливым.

Но вот мне уже тринадцать, я получил право владеть дедовским ружьем после пяти лет «шомпольной» подготовки…

В весенние каникулы отец обещал взять нас с братом, которому в ту пору было всего десять лет, в горы на кабанов.

— Нужно добыть окорока к Пасхе. Готовьтесь, завтра едем…

На Дальнем Востоке под сороковой параллелью у моря в марте уже почти весна, но в высоких горах еще много снега, а на хребтах едва проходимые сугробы. В тени морозно, на солнце тает. Солнцепечные склоны уже все желтые, в сиверах[3] — зима.

Добравшись поездом под самый перевал станового хребта, мы ушли на несколько километров от маленькой таежной станции и остановились в знакомой голубой фанзе, одиноко прилепившейся у подножия одного из отрогов мощного становика. Эта корейская хата была оштукатурена необыкновенного цвета глиной, отчего действительно выглядела совершенно голубой.

Корейские крестьяне, особенно жители горных районов, — исключительно приветливый и гостеприимный народ. Они считают своим долгом приютить любого странника и не сядут есть, пока не усадят за маленький столик гостя, чтобы поделиться всем, что есть в доме: часто одной вареной картошкой или овсяной кашей, приправленной салатом из редьки, красным от жгучего перца. Отказаться — значит обидеть. Таков закон.

Нас, как старых знакомых, встретили особенно радушно. Охотники, помогающие бороться с грабителями и без того бедных пашен — кабанами, были кровными союзниками, пользовались большим уважением и заботой. Нам отвели у-пан — «верхнюю» комнату, предназначенную для старшего в доме или для гостей. Фанза ведь одноэтажная… Мы уютно расположились на чистеньких циновках теплого, отапливаемого пола — кана. Зимой это особенное удовольствие.

Оклеенная специальной «шелковой» бумагой дверь выходит прямо на открытое крыльцо. В середине двери врезано малюсенькое стеклышко размером в спичечную коробку. Залаяла на улице собака, старик приложил глаз к стеклышку — ему все видно…

В первое утро папа пошел один, предоставив нам полную свободу действий. Помню, мы выехали после масленицы, и нам дали в дорогу блинов. Рюкзаков у нас с братом еще не было; блинчики, соль и спички мы сложили в маленькие белые мешочки из-под муки, заткнули за пояс и отправились. У меня были знаменитая дедовская трехстволка и складной нож на веревочке в кармане. У брата — только перочинный ножичек. Кого мы искали? Вероятно, рябчиков или зайцев, мечтая, разумеется, и о кабане. Но лазали в основном по крутым солнцепекам в дубняках, по сильно шуршащему опавшему листу и до обеда ничего не нашли. Солнце уже хорошо пригревало, блины не давали покоя, и мы чуть за полдень уселись в середине южного склона в старом кабаньем гайне, вытащили свои мешочки…

Наш склон был покрыт лиственным лесом, выше по хребту стояли крупные розовоствольные сосны. Противоположный — через распадок — выглядел еще совсем по-зимнему, на фоне снега четко проектировались черные голые деревья, кустарник, валежины.