Тициан Табидзе: жизнь и поэзия - [2]

И одни нас истоки поят.

Ты томишься по лаврам, а мне

Любо вспомнить о той стороне,

Слушать хриплую жалобу жабью

Или ржавое хлюпанье хляби.

Дилижанс, приближаясь, скрипит,

Чаландари бредет и вопит,

Босоногий певец, и проселок

Полон песен его невеселых.

Моя песня лишь отзвук глухой

Той трясины, где прошлое тонет.

То в ней волгий послышится вой,

То как будто бы колокол стонет.

Наши матери сгорбились, ждут,

И поминки справляют старухи.

Да соседи в проклятой округе

Никогда уже к ним не придут.

Перевод П. Антокольского

Орпири — западно-грузинское двуречье: родина Тициана Табидзе. Тицианом он стал — когда уже был поэтом; сначала его звали Титэ, мать и сестры всю жизнь называли его Титико. Он родился 2 апреля 1895 года в селении Шуамта́.

Старший сын деревенского священника Юстина Степановича Табидзе, живой, впечатлительный мальчик, глазастый, светловолосый, с толстыми губами, которые складывались как-то особенно, если ему что-нибудь казалось обидно, — он краснел, когда при нем говорили неправду.

Очень добрый.

Может быть, слишком чувствительный ко всему.

Самый любимый — в большой, с невеликим достатком семье.

Он легко предавался фантазии: издали слышный, проезжающий по шоссе дилижанс — четверкой замученных лошадей запряженная колымага — представлялся ему длинным связанным зверем, бредущим в полях. Но чаще он среди бела дня скакал на коне рядом с Георгием Саакадзе, бился с персами насмерть, и раскрасавица дева ему воздвигала высокую башню в зарослях у реки…

Большая река струилась у самого дома. Холодные струи бесшумно бежали по рыжему каменистому ложу, слегка шелестели, обегая большие камни; и тихо качался вставший стеною камыш; и скользили вдали груженые хворостом плоскодонки.

Рион широко, двумя потоками расплеснулся по низкой равнине. По зеленым болотистым островам, высоко поднимая ноги, бродили цапли, и отовсюду звучали лягушечьи хриплые хоры.

Горы виднелись вдали, окружая болотистую равнину.

Весной, во время разлива, Рион приходил во двор.

О Рионе рассказывали легенды.

«Старики вели счет годам со времени чумы и большого наводнения на Рионе, когда разбушевавшаяся река несла разрушенные жилища, детские люльки и нырявшие в мутных волнах гробы из развороченных могил. Неделями выжидали, пока войдет в берега рионский потоп и остановится жуткий оползень», — писал в автобиографии Тициан.

Автобиографию дополняют стихи. В последние годы жизни он, как никогда прежде, много писал о детстве: это — россыпь живописных подробностей, и непосредственность быта, и отпечатки детских фантазий, и пронзительный деревенский воздух.

…Поэт не такой уж мудрец,

Хоть людям и кажется мудрым.

Я все еще тот сорванец

И вышел рыбачить под утро,

И южного зноя багрец

Еще золотит мои кудри.

И кажется ярче парчи

Холщовой рубахи заплатка,

Сладка кислота алычи,

И райская птица, в ночи

Поющая дико и сладко, —

Как все это хрупко, как шатко!..

Танцуют в кустах светлячки.

Под струны старинной чонгури

Читает Натела стихи,

И в бездне рассветной лазури

Алеют вершин ледники.

Озноб продирает по коже:

Негаданно ты наступил

На муравейник. Но кто же

Напасть на тебя напустил?

Ползут и ползут, и похоже,

Что дьявола ты потревожил…

Пусть слезы твои безнадежны,

Ты все-таки плачешь навзрыд.

Волынка, поющая нежно,

С тобой о любви говорит.

Ты тянешь к ней руки, — и это,

Наверно, рожденье поэта…

Перевод П. Антокольского

…кавказские причудливые пейзажи: тропические папоротники, лианы, густые ряды чинар и тополей, просторы пашен вперемешку с болотами — «фон для романов Майн Рида, которыми я безумно зачитывался, и необычайных приключений героев Александра Дюма».

Закаты в долине Риона: дневное светило спускается в пурпурном пламени в озеро Палеостоми. И комары — туча комаров — пожаром охватывают полнеба…

Орпири лежит у впадения горной реки Цхенис-Цхали в Рион. «Название этой реки некогда было Таквери, — повествует грузинский летописец, царевич Вахушти, — и когда унесла она в пучину шестьдесят тысяч воинов отброшенного от Анакопии арабского полководца Мурвана Глухого, за это прозвана была Цхенис-Цхали (Река Коней)».

Что же о детстве?

Лежу в Орпири, мальчиком, в жару,

Мать заговор мурлычет у кроватки

И, если я спасусь и не умру,

Сулит награды бесам лихорадки.

Я — зависть всех детей. Кругом возня.

Мать причитает, не сдаются духи.

С утра соседки наши и родня

Несут подарки кори и краснухе.

Им тащат, заклинанья говоря,

Черешни, вишни, яблоки и сласти.

Витыми палочками имбиря

Меня хотят избавить от напасти.

Замотана платками голова,

Я плаваю под ливнем роз и лилий;

Что это — одеяла кружева

Иль ангела спустившегося крылья?

Болотный ветер, разносящий хворь,

В кипеньи персиков теряет силу.

Обильной жертвой ублажают корь

За то, что та меня не умертвила.

Вонжу, не медля мига, в сердце нож,

Чтобы напев услышать тот же самый,

И сызнова меня охватит дрожь

При тихом, нежном причитаньи мамы…

Перевод Б. Пастернака

Деревенский, отдающий древностью быт. Мистика суеверий: «Ребенок споткнется у рогоза — увяжется за ним домовой. Может, не падал он вовсе — все равно увяжется за ним домовой. В плетеных загонах ревут недоенные коровы и телята с пересохшими глотками, — женщины спешат за освященной водой», — вспоминал Тициан Табидзе.