Тиберий: третий Цезарь, второй Август… - [19]

Конечно, Август прекрасно знал трагическую историю трибуната в последний век Римской республики. Сакральная неприкосновенность не остановила убийц Тиберия Гракха и Ливия Друза. Да и иные трибуны, тот же Клодий, ранее Апулей Сатурнин были скорее отъявленными авантюристами, нежели защитниками прав простого народа. Но, как совершенно справедливо отмечал Г. С. Кнабе, «Потребность народа ощущать себя защищенным от произвола богачей и знати, почти не находя себе удовлетворения в практической жизни, оставалась тем не менее столь мощным регулятором общественного поведения, а отношение к трибунату — тем оселком, на котором проверялась верность правительства традиционным интересам народа, что Август, при всех своих магистратурах и всех своих легионах, не мог себе позволить хотя бы на год остаться без этой опоры».^{85}

Сулла, став диктатором, свел на нет роль трибуната, запретив трибунам проводить в народном собрании законы без санкции сената и лишив лиц, побывавших на должности трибунов, занимать в дальнейшем любые другие государственные посты.^{86} Но Сулла оставил по себе ужасную память, а его антитрибунские законы спустя несколько лет после его смерти были отменены. Гай Юлий Цезарь крепко не ладил с трибунами. Как-то один из них по имени Понтий Аквила не встал, когда Цезарь проезжал мимо трибунских мест в триумфальном шествии. Великий Юлий «пришел в такое негодование, что воскликнул: «Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?» И еще много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: «если Понтию Акви-ле это будет благоугодно».^{87}

Август не желал ни повторять Суллу, ни иметь возможную оппозицию в лице трибунов. Став сам трибуном, он в глазах римского простого народа являлся единственным и главным его защитником. То, чего не желал видеть Луций Корнелий Сулла в своем патрицианском высокомерии, чего не сумел разглядеть в трибунате мечтавший о царской власти Гай Юлий Цезарь, увидел Октавиан. Вот потому-то и стала трибунская власть одной из главных основ, на которой держалась власть Августа.^{88}

И вот Тиберий обретает трибунские полномочия… С одной стороны, он теперь становится действительно вторым человеком в Римской империи. Но, с другой стороны, полномочия его временные, пятью годами ограниченные… Главное же — наличие двух усыновленных молодых людей, уже носящих имя Цезаря, что предвещало им великое будущее. Тиберий не мог не оценить оказанную им Августом честь, но при этом он не мог и не осознать резкого усиления двусмысленности своего положения при Августе. Если два юных Цезаря мешают ему занять место преемника Августа и почти соправителя, то ведь и он для них очевидная помеха. А главное, Гай и Луций кровные внуки Августа, да еще и усыновленные. Тиберий же пасынок, усыновления не удостоившийся. Да и пятилетний трибунский срок выглядит как срок испытательный. Не продлит его Август пасынку — и где его высокое положение, его статус второго лица в империи?

Сомнения такого рода не могли не мучить Тиберия, а двусмысленность положения и раздражать. Ко всему этому добавилась еще и семейная драма.

В первые годы навязанного ему брака с Юлией он, несмотря на жестокую тоску по любимой Випсании Агриппине, пытался наладить семейную жизнь. «С Юлией он поначалу жил в ладу и отвечал ей любовью, но потом стал все больше от нее отстраняться; а после того, как не стало сына, который был залогом их союза, он даже спал отдельно. Сын этот родился в Аквилее и умер еще младенцем».^{89}

Фактический распад семьи Тиберия и Юлии объясняется не только тем, что Тиберий не смог забыть прежнюю супругу и заставить себя полюбить новую, не только смертью в младенчестве общего с Юлией ребенка. Тиберий был жестоко унижен супружеской изменой Юлии. Изменой, не ставшей секретом для окружающих, ибо легкомысленная Юлия не очень-то и таилась.

Любовником Юлии был молодой человек с громко звучащим именем Тиберий Семпроний Гракх, потомок одного из знатнейших и знаменитейших аристократических родов Рима. Семпроний Гракхи, знать плебейского происхождения, породнились в свое время с Корнелиями, знатью патрицианской. В жилах возлюбленного Юлии текла кровь и рода знаменитых трибунов-реформаторов Гракхов, и их деда Сципиона Африканского, победителя Ганнибала. Потомок, однако, мало думал о славе великих предков, предпочитая жизненные удовольствия времени настоящего. Гракх выделялся живым умом, злоязычием и умел добиваться успехов в любых делах. Юлию он соблазнил еще тогда, когда она была замужем за Агриппой. Немолодой муж, молодой любовник — ситуация тривиальная. Только вот семья-то не простая — дочь императора и его вернейший соратник. Похоже, любовная отвага молодого Гракха не знала пределов. Его предки были беззаветно решительны в преобразованиях Римской республики, сам он, живя во времена, когда право на политическую инициативу осталась в Риме у одного лица, беззаветно посвятил себя любви. Любви к дочери того самого единовластного лица. Помыслы Гракха должно считать сугубо любовными. Ничего карьерного здесь быть не могло. Наоборот, не мог он не осознавать, что Август едва ли будет в восторге от амурных похождений своей замужней дочери. Да и за Агриппу, испытанного воина и вернейшего соратника, Август не мог не обидеться.