Тиана. Год Седой крысы - [6]

Нас же с Лидко, когда увидел, в глазах его огонь нехороший зажегся. Тогда я и поняла, что меня так тревожило. И уже и не нужно было вслушиваться в его речь, в которой он важно говорил, что боги меченым благословения никак дать не могут. Потому как грязны мы перед храмом и богами. Лидко тогда побелел весь, кулаки сжал, вот-вот опять в драку полезет.

— Не нужно, — дернула я его за рукав, — только хуже сделаешь.

На площади же стала толпа собираться. Со всех сторон на нас смотрели, да шептались. Казалось, кто-то гнездо змеиное потревожил. И от шелеста этого, мне совсем худо стало. На руке жениха своего повисла, чтоб на потеху всем не свалится.

Дайко тогда здорово с храмовником поругался, тот даже отлучением грозился. Да он только рукой махнул, выходя из храма.

— Сами решите, как дальше быть, — сказал он, в глаза не глядя, а как до меня дошло, о чем он, я и охнула.

— Придумаем что-нибудь, — уверенно сказал Лидко. — В другой храм пойдем, в третий. Все равно на Крыске женюсь.

Дайко же только кивнул, да забравши мать и Малько домой пошел. Мать же мне шепнула, перед тем, что если сердце любит, то никакой ему храм не указ.

Скандал у храма надолго затянулся, потому, когда расходиться люд начал, на город уже сумерки опускались.

Так мы и пошли в дом к Лидко. Мать его с младшим к родственникам пошла. Потому как молодым мешать не следует. И дом нас пустотой встретил и темнотой. Странно как, должна я была хозяйкой в дом войти, в котором родилась. А видно таки на роду мне написано было иначе.

Лидко ж тяжело на лавку опустился, голову рукой подпер, да и застыл так, даже свечки не зажегши. Но даже в темноте видно было, как поникли плечи, слышно как вздыхает тяжко.

Я же тихонько рядышком присела, да руку его в свои взяла.

— Ничего, Крыска, мы что-нибудь придумаем.

— Угу, — не стала я с ним спорить, а сама понимаю, что если придумает, то в дом беду накличет. — Придумаем, конечно.

И решилась. Встала, подошла к нему, близко, да пальцы в волосы запустила, поцеловала крепко. И так целовала, пока не стал дышать тяжело, да обнимать крепче. А потом и вовсе пояс распустила. И как только к ногам моим он упал, Лидко дернулся, будто ударила его.

— Не надо. Не по-людски это, — сказал он, чуть не задыхаясь.

Я на то еще раз угукнула, да стала с него рубашку стягивать.

— Так и я не человек вовсе. Колдовка. А колдовкам и не такое можно, — сказала я, сглотнув ком в горле.

— Глупости говоришь, — зашептал Лидко, обжигая плечи горячим дыханием. — Жена ты моя. Чтобы не говорили.

И на руки подхватил, на кровать уложил. Да только была она для меня, как гвоздями мелкими набита. Хотелось зареветь в голос, но от того я только жарче на поцелуи его отвечала, да обнимала крепче. А когда таки женой меня сделал, всхлипнула, почти вскрикнула. Но не от боли, что в первый раз бывает, а от того, что увидела, жизнь я Лидкову, одним мигом перед глазами промелькнувшую. И не было в той жизни мне места.

— Больно тебе? Прости, Крыска, — встревожился он.

Больно было. Да болело не тело. Душа болела. Я же, чтобы не спрашивал ничего больше, только к губам его припала, надышаться стараясь. Пусть будущего у нас и не будет, но сейчас-то мой он только.

— Мать твоя злиться будет, — сказал Ливко когда мы, обнявшись в темноте лежали, да дыхание выровнять смогли.

— Будет, — не стала я с ним спорить. — Только не нас с тобой.

— Уедем тогда. На восход подадимся. Там гляди и храм найдем. По закону женой станешь мне. Или вообще в Таххарию.

Я молчала на то. Что было говорить, если знала, что не будет этого. Потому просто прижималась к нему. Запах его вдыхала, запомнить старалась.

— Нет, Лидко, не поедем мы никуда. Здесь останемся, — сказала я. — Не сбежишь от судьбы.

Так и встретили мы Год Рыжего Кота, вроде и мужем и женой стали, а на деле…

А на деле, хоть и забрал меня Лидко к себе в дом, да перед людьми женой назвал, а Ливка за меня горой вставала, как только кто слово худое скажет, да разве людям рот закроешь? Досталось и мне, и матери моей. Лидко хмурый ходил, да подрался с соседом как-то. Ливка вздыхала только, да говорила, что образуется все со временем.

— Легко тебе мать говорить. Они ж жену мою любимую, колдовкой, да гулящей зовут, — вздыхал Лидко. — А как дети пойдут? Тогда что?

Что на то было говорить? Я его по голове гладила, зная, что уже не долго нам с ним мучиться.

А случилось это летом того же Года Рыжего Кота. В городок наш маленький приехал воевода Савхар, который по праву землями этими владел. Получил он их еще в первую войну с Таххарией, которая была еще когда моя мать под стол пешком ходила. Но толи не было ему до земель этих толи дела, толи нужды, но до этого его в Дубнах ни разу и не видели.

Был он не стар, но уже и не молод. С носом крупным, да окладистой бородой, сединой побитой, да синими глазами внимательными. Люд же когда увидел его, с отрядом в город въехавшего, из домов повысыпал, не зная чего и ждать. Управляющий, которого в городе за хозяйственность любили, встретил его, в пояс поклонился, да в дом свой пригласил.

Лидко ж мой, как с цепи сорвался. По дому метался, волосы ероша, а потом и вовсе выскочил и на площадь побежал. Я его только тоскливым взглядом провела.