Тевтон - [4]

Вы когда-нибудь пробовали махать полуторным мечом, на обычной лестничной площадке. Нет? И не пробуйте. Как это у предков получалось, на ихних винтовых спиральках, которые раза в три уже наших «хрущовских» лестниц, при штурме башен алебардами орудовать – ума не приложу. Я вот полуторником махнуть попробовал – сразу за потолок зацепился. Нас осыпало облаком штукатурки…

Трупаку, мордатому такому мужику кил эдак на сто двадцать, пылью прямо в глаза шибануло, а он, зараза, даже не моргнул – сипит противно и руки тянет. Я ему колющий в брюхо – как раз туда, где лохмотьями кишки висели – клинок глухо стукнул обо что-то твердое – наверное, за позвоночник задел – и никакого эффекта. Он вздрогнул, за меч обгрызенными клешнями схватился – и на себя. Благо, полированный металл мокрыми от крови и слизи хваталками не удержишь. Выдернул клинок и отступаю к входной двери подъезда, в голове шум, душа в пятках, кишки противно ворочаются. Если бы два дня ничего не жрал – ей-богу, оконфузился бы. В голове только две мысли – «Блин, как теперь к двери прорваться», и «на чёрта мне этот меч, он же тупой нафиг».

Этот, мордатый, клешни растопырил – и на меня прёт. А я, прижат спиной к металлу подъездной створки – дальше отступать-то и некуда, Потихоньку начинаю впадать в панику. Поджилки противно так трясутся, в животе все обмерло, по лицу градом катит пот.

Когда мужик, противно хлюпая путающимися в ногах кишками, преодолевает последний пролет и, оказывается, от меня всего в паре-тройке метров, наконец, решаюсь на какие-либо действия. Тело, натасканное десятками бугуртов в клубе и на фестивалях, уже само знает, что ему делать. Чуть приседаю у двери, упершись в неё пяткой, отточенное движение плеча сдергивает щит с левого плеча на руку, хватаю его поудобнее, упираюсь в правый-нижний торец щита второй рукой, сжимающей рукоять клинка, и, оттолкнувшись от двери, с короткого разгона отрабатываю прием «пролом вражеского строя тяжелой щитовой консервой».

Мощный удар плоскостью щита чуть ниже грудины опрокидывает зомбака на спину. Набранного в коротком разгоне порыва мне ещё хватает протоптаться по свалившемуся мужику и перепрыгнуть через его голову. Всё, путь свободен!

И тут, когда дорога к вожделенному спасению, в виде оббитой дерматином родимой двери, уже практически свободна, спотыкаюсь о ступеньку длинным, острым носком сабатона.

Грохоча по бетону ступенек щитом, мечом и доспехами, падаю, скатываясь прямо в руки поваленному мною мгновением ранее мертвяка.

Уже перевернувшийся в проходе мужик цепляет меня за ногу бульдожьей хваткой. Тянет к себе – ну и силища, мать его! И начинает скрежетать зубами по металлу, пытаясь прокусить сталь сплошного двустворчатого наголенника.

Скребу закованными в железо руками по ступенькам в тщетной попытке вырваться из мертвецких объятий. Луплю свободной ногой по абсолютно бесстрастной, что ещё более вызывает оторопь и ужас, чем оскаленная в пене пасть бешеной псины, харе мужика. А тот, лишь слегка дергая головой от моих ударов, невозмутимо продолжает попытки прогрызть мою ногу. Из горла у меня вырывается тоскливый вой попавшего в капкан волка. Бессильно царапающие бетон пальцы натыкаются на лезвие выроненного при падении бастарда.

Практически не осознавая, что делаю, хватаю клинок двумя руками за лезвие и наношу мужику мощный удар в темя перекладиной перекрестья гарды.

С глухим звуком упавшего на асфальт арбуза голова теперь уже точно трупа шлёпается на пол.

Тишина! С каким-то всхлипом пытаюсь подняться – ноги не держат совершенно, всё тело как будто ватное, адреналин прямо из ушей сочится.

Отдышавшись, осознаю, что сверху опять слышны шаркающие шаги – на шум нашей возни сейчас припрутся все трупаки подъезда. Похватав разбросанное барахло, спешно ретируюсь домой.

Еще пару часов переживаю произошедшее, борясь с накатившей после адреналинового шторма слабостью, чищу изгвазданные вонючей трупной слизью доспехи. Выбор передо мной невелик: или я собираюсь с силами и выхожу снова, или остаюсь здесь тихо подыхать – или я превозмогу страх, или он меня. И тогда я, мама, и застрявшие в детском саду женщины с детьми обречены. До вечера я, кровь из носу, должен выйти, зачистить весь подъезд и найти чего-нибудь съестное, иначе завтра совсем ослабну. Причем ослабну не столько от голода, сколько от страха, и уже ничего не смогу сделать.

Вторая попытка прошла гораздо бодрее: повесив зарекомендовавший себя столь бесполезным против оживших мертвецов оружием меч в кольцо перевязи, в руку я взял завалявшуюся в кладовке после перепланировки квартиры строительную кирочку для разбивания кирпичей. Самый натуральный клевец – почти такими же веке эдак в пятнадцатом-шестнадцатом рыцари друг друга из доспехов выковыривали. Только у боевого клевца (он же боевая кирка «вороний клюв») пробивающая часть откована в виде четырехгранного острия– клюва, а у строительной кирочки она плоская, как зубило. Чтобы можно было, ровно кирпич при подгонке кладки расколоть. Насадив найденный «клевец» на метровую рукоять, вырезанную ножом из деревянной рукояти швабры, я снова отправился в бой.