Тётя Mina - [24]

А что Марк?

"…определили моего мальчика работать с одним русским, Николаем звали. Работа такая: поднимут из шахты вагонетку с углём, и ту вагонетку они должны отсортировать на уголь и породу, а результаты определяла лаборатория. Анализы в лабораторию носил Марк, он уже хорошо немецкий язык знал. Николай был за бригадира у подростков, что работали на шахте. Занимались подростки тем, что пилили ломаные шахтные стойки для крепи. Бригадир любил увиваться за девчатами, от работы особенно не "горел". Хвалился тем, что начальство его очень уважает, что у него желудок больной и ему отпускают обеды с немецкой кухни.

И вот как-то Марк говорит:

— Попрошусь в шахту работать!

— С чего так?

— Николай бьёт, вон, шишку наставил.

— Чего молчал?

Убирать уголь из рассыпанной вагонетки после сортировки приходилось Марку, и работу на двоих, бригадир заставлял выполнять Марку одному. И быстро! Аккуратно! Сам бригадир в этот время отправлялся "чесать языком" к девчатам. Потом возвращался к подчинённым и приступал к основной работе: раздавал подзатыльники ребятам за медленное исполнение работы.

Ох, как я рассвирепела! Встретила его в ламповой, а он уже был там и вроде бы девчатам лампы помогает выдавать. Ну, тут его "взяла":

— Что, гадина, приехал детскими беззащитными спинами себе немецкий суп зарабатывать!? Шишки ребятам ставить!? Ты сам-то, паразит, чем занят? Если Макса ещё раз тронешь — видишь эту лампу? Череп тебе размозжу, сволочь! — шахтёры из немцев заинтересовались моим выступлением. Перевели им суть моих претензий к соотечественнику, но немцы ничего в ответ не сказали. Ни единого слова, будто их скандал не касался. Напрасно думала: через три дня бригадира отправили в шахту. Ребята стали работать без бригадира, но работу выполняли, как и прежде.

Хотелось "нового" шахтёра" спросить, как ему на новом месте зарабатывается немецкий суп, да удержалась. А тут совесть стала мучить: "из-за моего скандала человек попал в шахту", но та же совесть и говорила: "не останови его я — куда бы он зашёл!?" Ребята с той поры стали работать одни. Сменный мастер из немцев, пожилой человек, хромой, ему в молодости придавило ногу в шахте, даст им работу по силам и уйдёт. Ребятня вздохнула свободно"

… если, конечно, работу на одном из шахтных дворов Рура тогда можно было считать "свободной"

Нет, какой у врагов был подход к работе! Если я паразит — тут мне и конец: меня быстро замечают и отправляют на исправление. Эх, нам бы научиться такому отношению к своим прошлым и настоящим паразитам!

Часть вторая.

Глава 1. Иная работа.

Пришёл февраль сорок пятого. Война шла к концу, все это понимали, но только никто точно не мог сказать, как она прекратится для каждого из них в отдельности. Это всё же война.

Американская и английская авиации "утюжили" Рур, доставалось и шахтам. Это вначале, а потом "тёткину" шахту разбили основательно:

"дневных налётов не было, а вот ночами "работа" шла! Зенитки немцев слабо отбрёхивались, уже не те силы были у них.

Мой Максим взял волю: сделался он чем-то вроде связного между нашим лагерем и лагерем военнопленных. Наши девчата добывали обувь, одежду, кепки и всё это с превеликой осторожностью передавалось в лагерь военнопленных. Эту операцию с блеском выполняли старшие ребята, и не последнюю роль в таких делах играл и Марк"

Партия готовых к побегу пленных уходили из лагеря при очередном налёте союзной авиации. Это было нетрудно делать: охрана тогда думала о сохранении своих жизней, а не о том, какое количество пленных совершит побег. Да и можно их понять: пленный — он чужой человек, а жизнь-то своя! Кому не хотелось тогда посмотреть, чем всё закончится?

Так и шла "работа": пленные писали записки девчатам из нашего лагеря, девчата готовили экипировку, Марк помогал ребятам выполнять связь:

"ничего не могла я ему сказать, но страх постоянно держал меня за горло: "а вдруг ребята сорвутся!? Что тогда с ними будет!? Так ведь можно и пулю получить"

Впервые она упоминает фамилию старшего мастера "Генкина" Всё та же наша языковая ошибка: нет у немцев нашей, русской "Г" первой в фамилиях. Не знаю немецкого языка, но фамилия старшего мастера была, скорее всего "Хенкин" с придыханием, как меня, спустя пять лет после окончания войны, учил в школе на Урале замечательный педагог немецкого языка Рейнгольд Мартин Штолль.

"какие они "конспираторы"? Мальчишки! От глаз мастера Хенкина такая деятельность Марка не ускользнула. А тут заговорили о фронте, что надвигался с востока, и военное начальство потребовало от шахты выделить двести пятьдесят человек на рытьё окопов. Попал в списки и Максим. Отправляли в выходные дни, начальства нет, кинуться не к кому! Всё, пропал малый: окопы — это, почитай, то ж е фронт! Стрельба! Столько натерпелась, отстаивала, много прошла, а теперь всё летит к чёрту! Завыла я не судом Божьим! Началась у меня истерика, кричу полицаям:

— Не пущу! — а немецкие полицаи говорят:

— Что мы можем сделать? Приказ сверху поступил, как против приказа идти? Что с ними будет? Кругом бомбят! — а для меня их доводы — пустой звук!

А я ничего признавать не хочу! Был там один русский переводчик, хороший малый, говорит: