Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба - [16]
– Ой, а где роддом? Здесь же был роддом! Я в нем родилась. – Нина увидела пустырь там, где его не должно было быть.
– Так снесли! Будут гостиницу строить! Поехали, я тебе хоть город покажу.
Рафик резко свернул на другую улицу и начал экскурсию. Город стал неузнаваем: новая набережная, фонтаны, памятники, новостройки.
– Вот, видишь, у нас на Ленина тоже пробка! – Дядя Рафик посигналил и опять выехал на встречную полосу. – Ты думаешь, только у вас в Москве пробки? У нас тоже есть!
– А разве улицы не переименовали? – спросила Нина.
– Переименовали, конечно! Как не переименовали? Но кто эти названия новые знает? Люди как привыкли, так и говорят. Скажешь новую улицу, так никто из местных тебя не отвезет, только приезжий какой-нибудь. А местные таксисты только по старым знают.
Наконец они заехали во двор. Нина с облегчением увидела, что он совсем не изменился, разве что шифер, которым была обита стена около одного из подъездов, был покрашен в ярко-синий цвет, а балкончики с пятого по третий этаж стали изумрудными. Видимо, краски не хватило.
Дядя Рафик не успел хлопнуть дверцей машины, как занавески на окнах дружно раздвинулись и из окон стали выглядывать соседки.
– Рафик, ты? – крикнула тетя Ася, свесившись до половины с балкона.
– Я! Нину привез! – ответил Рафик.
– Нино! – закричала Ася. – Доченька!
– Давай, иди, дедуля, я чемодан сам возьму! – сказал Рафик.
– Он тяжелый!
– Обижаешь! Что, я чемодан поднять не могу?
– Дядя Рафик, а сколько вам лет? – вдруг спросила Нина.
– Семьдесят три, – гордо ответил Рафик.
– Ни за что не дашь! – искренне сказала Нина.
– Это потому что я рыбу ел, вино пил, женщин любил. Знаешь, какие у меня женщины были!
– Да вы и сейчас хоть куда, – засмеялась Нина.
– Да, ты громче кричи, чтобы моя Софико услышала. Да, Софико? – крикнул дядя Рафик в одно из окон. Там быстро задернулась занавеска. – Слушай, не уши у нее, а локаторы! Все слышит, что надо и не надо! Мозгов бог не дал женщине, зато слух – стопроцентный! Шагу не могу ступить, чтобы она не узнала! Хоть азбукой Морзе общайся, чтобы в нарды пойти поиграть! Сразу скандал начинает! А орет как… как… о, цесарка! Знаешь, как орут цесарки? Вот, у моей Софико такой же голос! Вон у соседей из частного дома три цесарки, так моя Софико их троих перекрикивает. Они замолкают, потому что так не могут! Всё, пришли. – Дядя Рафик поставил чемодан около дверей тети Аси. – Ты, если куда поедешь, позвони мне, Ася телефон знает, отвезу, возьму недорого. Я ведь теперь официально таксистом работаю. Около магазина стою. А если сядешь к Леванчику, так я тебя знать не буду! В сторону твою не посмотрю!
– Хорошо, спасибо. – Нина решила не спрашивать, кто такой Леванчик.
Крестная уже висела на ней, целовала и тащила в комнаты.
Нина лежала в спальне крестной на чистых, высушенных на тросе простынях под тихий гул вентилятора и слушала, как квакают лягушки. Уснуть она не могла. Шел дождь, значит, завтра на море будет шторм, в воду не зайдешь. До свадьбы Натэлы оставалось еще три дня – Нина специально приехала пораньше, чтобы… прийти в себя. Ей было не по себе, даже страшно. А вдруг все будет не так, как она помнила?
Но пока все было так, как раньше. Нина, когда заходила с дядей Рафиком в дом, успела подумать о том, что столько лет прошло, а света в подъезде так и нет. И никто из местных мастеров, которые и балкон припаяют, и стену прорубят, не смог ввинтить обычную лампочку.
Десять ступенек. Ровно десять. Короткий пролет на три шажка, и снова десять ступенек. Нужно считать, если не хочешь упасть и сломать шею. Нина вспомнила, как дядя Вахо подарил ей на день рождения настоящее чудо – ручку, которая светила, как фонарик. Можно было вечером освещать себе путь по лестнице. У Нины все, включая тетю Асю, брали эту ручку напрокат. Девочка и считать выучилась на этих ступеньках. Сначала считать, а потом уже читать. Уметь считать было важнее.
Когда они поднимались с Рафиком по лестнице, Нина светила себе телефоном и вспомнила про ручку-фонарик, которая все-таки потерялась и стоила ей горючих слез. Но новое время все-таки дало о себе знать даже здесь – на третьем этаже вдруг неожиданно загорелся яркий свет.
– Ой! – испугалась Нина.
– Он самый умный, да? Всех напугал и радуется! – огрызнулся Рафик и не стал развивать тему разговора.
Нина догадалась, что кто-то из соседей сделал лампочку, реагирующую на шаги – сенсорную. Лампочка, тусклая, освещавшая только лестничную площадку, мгновенно гасла, стоило уйти с этого места, вновь погружая во тьму весь подъезд. Нина хорошо знала, что значит выражение «такая темнота, хоть глаз выколи». Она однажды чуть не выколола себе глаз куском арматуры, которая осталась в подъезде после строительства очередного балкона, но почему-то никому и в голову не пришло починить проводку в подъезде, чтобы дети не выкалывали себе глаза, не шлепались до синяков с лестницы и не считали ступеньки попой для лучшего запоминания.
Дядя Рафик злился, потому что не у него на площадке появилась такая сенсорная лампочка – не он первый придумал, а повторять не хотел. Понятно, что все соседи, привыкнув к кромешной тьме, пугались вдруг вспыхивающего яркого света, а дети специально топтались на площадке, бегая туда-сюда по лестнице, чтобы вычислить, на какой именно шаг реагирует лампочка. И конечно же, она все время выходила из строя, не справляясь с нагрузкой.
С момента выхода «Дневника мамы первоклассника» прошло девять лет. И я снова пошла в школу – теперь с дочкой-первоклассницей. Что изменилось? Все и ничего. «Ча-ща», по счастью, по-прежнему пишется с буквой «а», а «чу-щу» – через «у». Но появились родительские «Вотсапы», новые праздники, новые учебники. Да, забыла сказать самое главное – моя дочь пошла в школу не 1 сентября, а 11 января, потому что я ошиблась дверью. Мне кажется, это уже смешно.Маша Трауб.
Так бывает – тебе кажется, что жизнь вполне наладилась и даже удалась. Ты – счастливчик, все у тебя ровно и гладко. И вдруг – удар. Ты словно спотыкаешься на ровной дороге и понимаешь, что то, что было раньше, – не жизнь, не настоящая жизнь.Появляется человек, без которого ты задыхаешься, физически не можешь дышать.Будь тебе девятнадцать, у тебя не было бы сомнений в том, что счастье продлится вечно. Но тебе почти сорок, и ты больше не веришь в сказки…
Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!
В этой книге я собрала истории – смешные и грустные, счастливые и трагические, – которые объединяет одно – еда.
В центре романа «Нам выходить на следующей» – история трех женщин: бабушки, матери и внучки, каждая из которых уверена, что найдет свою любовь и будет счастлива.
Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.
Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…
Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
Мама все время рассказывает истории – мимоходом, пока варит кофе. Истории, от которых у меня глаза вылезают на лоб и я забываю про кофе. Истории, которые невозможно придумать, а можно только прожить, будучи одним из главных героев.
Эта книга – сборник повестей и рассказов. Все они – о семьях. Разных – счастливых и не очень. О судьбах – горьких и ярких. О женщинах и детях. О мужчинах, которые уходят и возвращаются. Все истории почти документальные. Или похожи на документальные. Жизнь остается самым лучшим рассказчиком, преподнося сюрпризы, на которые не способна писательская фантазия.Маша Трауб.
Я приехала в дом, в котором выросла. Долго пыталась открыть дверь, ковыряясь ключами в дверных замках. «А вы кто?» – спросила у меня соседка, выносившая ведро. «Я здесь живу. Жила», – ответила я. «С кем ты разговариваешь?» – выглянула из-за двери пожилая женщина и тяжело поднялась на пролет. «Ты Маша? Дочка Ольги?» – спросила она меня. Я кивнула. Здесь меня узнают всегда, сколько бы лет ни прошло. Соседи. Они напомнят тебе то, что ты давно забыл.Маша Трауб.
Любая семья рано или поздно оказывается на грани. Кажется, очень просто перейти незримую черту и обрести свободу от брачных уз. Или сложно и даже невозможно? Говорить ли ребенку правду? Куда бежать от собственных мыслей и чувств? И кому можно излить душу? И, наконец, что должно произойти, чтобы нашлись ответы на все вопросы?