Тетраграмматон микрорая - [16]

— Нет, тамплиер, нет! — священник поднялся на ноги и подошёл совсем близко. Во взгляде его промелькнула череда разных дум и переживаний. И страх, и удивление, и понимание, — Ищи Господа, сын мой. Ищи его денно и нощно, как подобает истинно верующему. А если совсем холодно на душе, так и вина выпить не грех. Не каждому такое по силам: пережить и потом переживать заново. Я теперь и вовсе не могу тебе сказать поперёк ни слова, а только что хотел тебя отвадить от горьких мыслей. Да как же я скажу тебе, что в страданиях души становятся чище и светлее, если ты знаешь об этом больше, чем я?

— Оставьте, святой отец, — в голосе рыцаря прозвучали твёрдые нотки, и священник понял, что спорить с упрямым воином теперь бесполезно, — Не люблю я вина, по мне так нет питья лучше чистой студёной. А Бог он всегда со мной. Вот как чистую студёную воду пью, так и чувствую — вот Он, рядом. Вы видели когда-нибудь, святой отец, как солнце играет бликами на воде? Если набрать воду в ладони. Так, словно кубок какой, или чаша чудесная.

Он слушал и молчал. Душа звенела, как невесомые колокольчики. Натягивалась до самой тонкой и тугой струны, дрожала и пела. Переживание сродни тому, как трепещет душа в колебании небесной чистоты, рождённом пронзительным звучанием органа. Он мог бы попробовать понять этого странного тамплиера, да только знал заранее, что обречён на неудачу. Многое отдал бы за то, чтобы не просто такое сказать, а почувствовать, пережить и поверить.

Священник понял, что сказать ему нечего.

— А тот рыбак, он оставил после себя записку. Возьмите её, святой отец. Я всё равно не грамотный, — тамплиер передал собеседнику небольшой клочок пергамента.

— И всё-таки ты не похож на обычного рыцаря, хотя и неграмотный, — осторожно улыбнулся священник.

— А вы, святой отец, тоже не похожи на простого священника, — тамплиер коротко поклонился и тем дал понять, что исповедь окончена. А исповедник по фамилии де Труа погрузился в непростые мысли.

Решился и задал вопрос вслед рыцарю, чьи шаги звучали уже на выходе из костёла:

— Куда ты теперь, тамплиер?

— Как куда, святой отец? Мой долг защищать паломников от опасностей пути к Святой земле. Этим я и займусь. На мой век работы хватит.

— Как звать тебя, тамплиер?

— Персеваль, святой отец.

Это были его последние слова. В том городе странный тамплиер больше никогда не появлялся.

На этом я решил остановиться. Стоит ли ставить эпиграф: Моему другу Лёхе? Пожалуй, нет. Он и так поймёт.

На часах мелькнула смена минут. Начало пятого ночи. Если сейчас посплю до девяти, то потом за час вполне успею сделать текст. Отправлю в офис, там менеджер Камила, она барышня разумная. Если что не так, быстро прокомментирует. Поправим, если потребуется, а потом договоримся, куда подъехать за конвертом с деньгами.

Холодная, тугая подушка, на которой давно никто не спал, показалась мне вершиной желанного уюта. Я даже не снял плаща. Так и заснул на диване. А рядом тихо гудел ноутбук, и дышал ароматом недопитый стакан коньяка.

— 4-

Лёха сам меня разбудил. Ещё до того, как сработал будильник. Кто угодно на моём месте может обидеться за такое бесцеремонное обращение, но вы просто не знаете Лёху. Кстати, это его пунктик, называться именно Лёхой и никак иначе. Раньше с пеной у рта твердил, что такое произношение его имени наиболее эстонское из всех возможных, хотя Алекс тоже ничего, но слишком по-немецки. А у немцев язык совершенно другой. Давно уже приутихли идеи поменять надпись в паспорте, к тому же у Лёхи совершенно русская фамилия Петров. Я как-то подшутил, что если менять, то всё сразу. Пусть будет, например, Лёха Петров-Водкин. Он посмеялся, а потом серьёзно заметил, что у него хорошая фамилия и менять её никак не стоит.

— Тамплиер, а тамплиер, просыпайся, — Лёха аккуратно, но настойчиво растормошил меня за плечо. Совершенно не хотелось просыпаться, но внутренний голос бесстрастно высказался: всё равно скоро зазвенит будильник.

— Ну это, ты чего? Отстань, сплю я! — спросонья меня лучше не трогать, я злой и обидчивый.

— Тебе текст писать надо.

Я поднялся на локтях и недовольно сфокусировался на Лёхе. Растрёпанные волосы мешали обзору. А он смотрел на меня с таким видом, будто едва мог сдержать смех.

— Ну и зачем ты коньяк пил? После шампанского. Ты же не пьёшь коньяк!

— Ох, — только теперь я понял, как раскалывается голова, — Лёха, не прикалывайся.

— Вставай — вставай, тебе работать надо. Вот горе с такими, как ты. Вначале пьёте только то, что привыкли, а как выпьете порядком, добавляете всё подряд.

Тут я промолчал, потому, как замечание в точку. Я мог бы упрекнуть тем же самым и Лёху, но с ним такие вещи на моей памяти почти не случались. А знаем мы друг друга больше десяти лет. Что же, он имеет право на выпады в мою сторону. К тому же они совершенно беззлобные.

Когда я закончил шуметь водой в ванной и привёл себя в порядок, зазвенел будильник.

— Кофе на столе, — буркнул Лёха. Он как сидел за своим рабочим столиком, уставленном баночками с красками, палитрами и неокрашенными миниатюрами, так и продолжал сидеть. Наверное, немного поспал, решил я, когда увидел смятое бельё на раскладном кресле.