Тетради красного профессора (1912—1941 гг.) - [24]

8 марта. Были на концерте Обуховой и Ковалевой. Очень понравился. Особенно Обухова. Какой бархатный, за душу хватающий голос. Ковалева хороша в другом роде, в народной песенности.

14 апреля. Сотрудник немецкого посольства настойчиво просит подписать договор с немецким издательством на «Географию СССР» Михайлова, на сборник «20 лет СССР», на все книги о Северном полюсе, от РККА и Флоте. Интересно, почему их так заинтересовала литература, связанная со стратегией. Надо посоветоваться с Потемкиным.

17 апреля. Долго беседовал с Потемкиным. Он милый, образованный человек. Считает, что наш Литаг может очень много сделать через иностранные издательства по распространению нашей печати, рассказывающей правду о СССР, о соцстроительстве, о миролюбии, науке, культуре. Это будет колоссальным делом в борьбе с враждебной дезинформацией против нас и распространением правды. Но надо строго следить, что даем, чтобы не повредить нашим интересам и не дать за границу того, чего не следует, что могут использовать против нас. Очень полезная беседа.

26 апреля. Эти дни были заняты встречами и беседами с Тарле, Ферсманом, Обручевым, Павловым, Гамалеем и другими учеными о подготовке ими специальных статей для иностранных журналов. Договорился о сроках по ряду статей.

30 апреля. Был в ГАБТ на торжественном заседании и на концерте. Встретился с Вознесенским. Он поздравил с новым назначением. Увидя Потемкина, позвал его, сказал, что сам он очень загружен и не имеет времени для критического просмотра подготовляемой Потемкиным книги «История дипломатии». Вместо себя Вознесенский рекомендует меня как человека подходящего. Я очень удивлен такой рекомендацией. Но Вознесенский предложил не ломаться и быть строгим рецензентом. Потемкин согласился и просил зайти к нему в НКИД. Вот неожиданный случай. Не знаю, как рецензировать Потемкина.

9 мая. Познакомился с т. Литвиновым. Его перевели с поста зам. НКИД на пенсию, хотя еще вполне мог бы работать этот талантливый и опытный дипломат, старейший ленинец. Ему еще нет 65 лет. Он пришел к нам в Литаг за женой. Она англичанка по происхождению, работает у нас переводчицей на дому. Часто приходит к нам за консультацией, за новой работой. Максим Максимыч сопровождает ее. Пока она беседует с сотрудниками, он охотно беседует со мной. Очень интересный человек.

28 мая. В издательстве «Искусство» договорился о подготовке статей для заграницы о нашем театральном и музыкальном искусстве, о живописи, о подборе пьес. Охотно согласились.

5 июня. Заходил Литвинов с женой. Мы долго беседовали о разных событиях. Он был поражен обилием книг на моих столах. Поразился, как много мне приходится читать для отбора на заграницу. Одобрительно похвалил. Действительно, надо иметь очень зоркий глаз, чтобы не дать повода зарубежникам к искажениям и клевете. Говорит, так много читая разнообразную литературу, я прохожу богатейший университет. Я поинтересовался причиной его раннего ухода на пенсию. Он со вздохом ответил, что старые кадры не устраивают нынешних верховных руководителей, слишком прямолинейны и не умеют подлаживаться и прославлять. Посмотри, говорит, кто вокруг гения, только восхваляющие. Потому идет полное обновление, чтобы о ленинской старине и помину не было. Я прервал Максим Максимыча, не мне судить о руководстве партии, на это есть ЦК.

15 июня. Эти дни беседовал с писателями Фадеевым, Макаренко, Эренбургом, А. Толстым о подготовке их произведений для заграницы. Долго убеждал Толстого написать статью об его методе творчества. Он отказывается, так как против фантазирования. Только широко пользуется подлинными архивными документами, записками, письмами, мемуарами, гравюрами, картинами, старинными вещами. А это требует много времени. Самое главное — титанический труд. Толстой говорит, никогда не делает предварительных записей, набросков, конспектов. Руководствуется только внутренним ощущением целого. Пишет по главам. Пока не закончит первую, вторую не начинает. Верный образ только один раз, при его возникновении. Повторение только ухудшает. Предварительные записи, наброски, обсуждения есть пустое препровождение времени и опошление образа. Разве этот метод не интересен для описания в статье?

22 июня. Опять заходил Литвинов с женой. Она у сотрудников, он у меня. Состояние у него угнетенное, подавленное. Заговорил о произволе, репрессиях, о гнете, подавлявших русский народ и его талант веками, тысячелетием иностранными разбойниками и своими национальными узурпаторами. Революция освободила от них, расчистила народу путь к безграничной деятельности, к широкому проявлению таланта. Но снова рецидив — репрессии. Я попытался остановить Литвинова, но он нервно продолжал. Было ясно, очень страдает, хочет отвести душу. Я замолк, пусть старик отводит. Он стал порицать т. Сталина за ограниченность ума, за чрезмерное самомнение и самоуверенность, за честолюбие и упрямство, за карьеризм и неограниченную власть — наследие многовековой темноты и бескультурья. У Ленина на первом плане — человек и черты его полезной деятельности. Потому он никогда никого полностью не отсекал, кроме абсолютно безнадежных врагов. У Сталина на первом плане — согласие или несогласие с его взглядом, абсолютное обезличение или уничтожение инакомыслящих, хотя и полезных людей. Отсюда нетерпимость возражений, преследования, массовые репрессии.