Тетрадь в десять листов - [11]

Дедушка сидел под липой и точил топор. Заслышав мои шаги, он отложил топор и пристально посмотрел на меня. Гулявший во дворе теленок шел за мной, общипывая листья с моего «пояса». Я подумал, что дедушке понравилось это зрелище.

Подойдя поближе, я высоко поднял тыкву и с улыбкой сказал:

— Вот, дедушка, нашел.

Но дед и не взглянул на тыкву.

— Подойди-ка сюда, — произнес он изменившимся голосом.

Я подошел.

— Что это? — спросил дедушка, указывая на мой «пояс».

— Пуговица отлетела, дедушка, вот я и нашел поясок, — ответил я весело. Я был уверен, что мое приключение развеселит деда.

— Ну-ка, снимай свой поясок.

— Штаны спадут! — расхохотался я.

Дедушка немного помолчал, потом спокойно сказал:

— Ступай сорви мне гранатовый прутик. Осторожно сорви, руки не поцарапай.

Я всегда любил выполнять поручения дедушки. Иногда по его просьбе я выдергивал перышко у курицы и нес его на балкон дедушке. Он очищал перо, оставляя небольшую кисточку на кончике, и начинал ковырять им в ухе, жмурясь от наслаждения. А то посылал меня за табаком к дяде. Но больше всего любил я разыскивать дедушкины очки, которые всегда куда-то пропадали.

И сейчас я с радостью побежал за прутиком. Прутик дедушке понравился, он даже похвалил меня. Затем взял топор и стал не спеша обрубать с прутика листья. Я с нетерпением ждал, какое применение найдет дедушка прутику. «Может, он хочет сделать мне новый пояс? Или дедушка собирается в лес и прутик нужен ему, чтобы погонять скот?» — думал я, но вдруг раздался свист, и прутик обжег мне ноги.

— Мама-а! — взвыл я от боли и подпрыгнул, словно ужаленный.

Все произошло так неожиданно, что я даже подумал: может, дедушка случайно задел меня? Но нет! Ж-ж, — снова свистнул в воздухе прут, больно хлестнув меня по ногам.

— Я тебя выучу! Ты у меня запомнишь! Будешь еще ломать виноградные лозы, дикарь ты этакий! — кричал дедушка.

Бежать я и не пытался, а только горько плакал и умолял:

— Не буду, не буду больше, дедушка, не буду!..

И вдруг в тот момент, когда я уже окончательно решил, что дедушка несправедлив ко мне, прутик сломался.

— Ага, так тебе и надо! Что, сломался прут? Сломался? — зло выкрикнул я, а сам ладонями растирал горевшие ноги. По моим щекам все еще текли слезы…

Теперь, вспомнив все это, я улыбнулся. Ведь дедушка был возмущен моим неуважением к человеческому труду. Вначале я так перепугался, что даже перестал срезать ветки смоковницы для свистулек и гранатовые прутья для лука. Постепенно страх исчез. И мне кажется, после этого случая я еще сильнее полюбил родное село и своего дедушку Луку.

А этот негодяй так грубо, так немилосердно растоптал саженцы! Или он решил, что больной дедушка не узнает об этом? Поленился обойти питомник, решил сократить путь, потопал напрямик… Узнает дедушка — он ему сократит путь!

Так и скажу: «Дедуля, ты же знаешь, кто у вас носит большие калоши? Я стану называть всех соседей, а как дойду до имени этого негодяя, ты взгляни на меня, и я буду знать, кто он».

Вернувшись домой, я подробно рассказал все дедушке. Но он ни разу не взглянул на меня. Он по-прежнему, не отрываясь, смотрел в открытое окно.

С тяжелым сердцем покинул я комнату.

Так прошел первый день. Второй и третий день я также провел дома, хотя мои друзья, прослышав о моем приезде, подолгу стояли у забора и вполголоса звали меня поиграть. Заходить во двор они стеснялись, очевидно, не хотели беспокоить больного.

Прошло еще два дня, и я, к стыду своему, не сдержал данного слова, не дождался выздоровления дедушки и стал ходить к речке купаться, лазить по деревьям, играть лунными вечерами в прятки с ребятами…

Я уже не так часто заходил побеседовать к дедушке, а все «шатался где-то», как говорила бабушка, и лишь поздно вечером возвращался домой.

Однажды ребята собрались под ореховым деревом у речки. Взобравшись на дерево, я стал трясти ветки, а ребята собирали осыпавшиеся орехи, очищали их и ели, окрашивая пальцы и губы ореховым соком.

Вдруг Ушанги, мой двоюродный брат, кивнул мне снизу:

— Отар, хочешь напьемся?

— Напьемся?

— С орехами приятно пить вино. Хочешь, достану? — И он лукаво улыбнулся.

— Давай напьемся, — смеясь, ответил я, думая, что брат шутит.

Ушанги отошел в сторону и раздвинул куст. Он долго копошился и наконец вытащил небольшой кувшинчик с вином.

— Не смей, не смей! — закричал я, быстро спустился с дерева и встал перед Ушанги. — Не смей, поставь на место.

— Да что с тобой? Глотнем — и обратно.

— Нет! Узнает дедушка — обидится.

— Конечно, обидится. Спрячь кувшин, Ушанги! — поддержали меня ребята.

О странной привычке дедушки знало все село. Поблизости от двора, у питомника, в огороде, вдоль ведущей в лес дорожки, у родника — всюду, где трудился дедушка, хранил он закупоренные кукурузным початком или листьями смоковницы кувшины с вином.

Бывало, пройдет мимо односельчанин, дедушка обязательно его окликнет, усадит рядом и начнет задушевную беседу. И никогда дедушка не отпустит гостя, не попотчевав его вином.

Дедушка только протянет в кусты руку — и кувшин с холодным вином тут как тут. Или идет, бывало, по дороге незнакомый человек, поздоровается с дедушкой, спросит дорогу к сельсовету — а бывало, и ничего не спросит, — дедушка непременно вступит с ним в беседу: «Откуда идете, куда путь держите, какие новости…» И опять появляется кувшинчик с вином.