Тетрадь для сна - [11]

Простите меня. Вы - любовь, но другая. Слава Богу, что вы ничего у меня не просите (все-таки я вас люблю немножко больше литературы).

Вот так я попала в плен собственных возможностей. Я просто сутками - то хожу вокруг этого дома, то вхожу в него - все без сна. Физически сил уже нет - сидеть, смотреть в экран и нажимать на клавиши, держать ручку - а все думается и придумывается - больше. Чем можно записать. Что-то меня отвлекает, и две трети времени уходят на хождение около.

Мечтаю о приборе, который мог бы записывать мысли.

Никогда мне не приходило в голову - так выносить сор из избы.

----------------------------------------------------------------------

Вы с Котей недаром казались мне одним (нельзя изменить Коте с А. и обратно). Вы оба - отзвуки того. Что мы наделали?!

Будь моя воля... Недаром я ее не знаю!

10 ноября. Пришла в редакцию "Эмки" с какой-то ерундой - и с изумлением увидела Г., стоящую, а потом сидящую возле А. и болтающую с ним запросто. Мы с ней полгода работали вместе, в "Дне". Она мне нравится - простотой, непритязательностью, непогруженностью в шашни-сплетни. Ее муж - из молодых да ранних, работает на радио.

Она может так, а мне нельзя. Я действительно не умею...

Вспомнилось, как на монархической выставке Г. говорила:

- Для меня стихи - это непостижимо, у кого они получаются - загадка. И как это возможно?

Не было в этом никакой позы, чистое удивление. Пора удивиться и мне.

Ушла я из редакции, как всякий призрак от всяких живых. К сожалению, я была - замеченный призрак.

----------------------------------------------------------------------

А. пишет: кто-то выдумал середину. А вот мне никак ее не найти. Это нужно сделать, чтобы отгородиться от интерпретаций: вымыслов, домыслов, мнений - что у меня к нему.

Что с того, что сегодня я его увидела? Окруженного людьми, с каждым из которых отдельно - кроме разве что рыжей Анки - я могу спокойно здороваться и говорить? И они поняли, и я знала: пришла, потому что пришлось. Не остановилась поболтать, потому что - не хочу давать повод. Но повод и так виден.

Точно так же ведет себя наша знакомая Н., которая неравнодушна к Коте. Она справедливо считает, что я Коте не пара, и подчеркивает дистанцию. И об этом, увы, весь свет знает. Теперь я уже не решусь гадать, чего она хочет от Коти. Очень может быть - ничего.

И я ничего не хочу? Вранье. Хотела - сначала текстов, потом - улыбок, дружбы в конце концов. Дружить с тем, кого любишь, трудно ли это? Трудно не так, как обычно трудно.

Одного А. мне было мало, понадобились тексты. Он, собственно, пытался произвести впечатление, произвел даже, но тогда я легко справилась отвлеклась.

Одних текстов... Если бы он был известным! Настолько известным, чтобы не нужно было - его видеть, у него просить...

Я хочу от А. всего. Тоже и правда, и неправда. Полной искренности - это есть. Разговора - говорю и так! Остального, чего обычно хотят в таких случаях, я действительно не хочу.

Или еще - мне нужен А. в качестве источника вдохновения. Когда он близко - сам или его вещи - мне есть о чем писать. Ибо я ничего не люблю, кроме как - писать.

Эстетство. Худшее из возможных, ничего ни от жизни, ни от искусства не оставляющее. Я бы сказала, циничное эстетство.

А в стихах, с чего ни начинала, получался - сплошной отказ.

16 ноября. Открытое обращение к А. кончилось. Сама не заметила, как. С приездом Коти дом снова распался на куски. Где книги, где чашки, где ведро с мусором - конвейер, в котором делаешь все по привычке. Шестой круг ада. И ни метра пространства для тетради. Скорей, скорей!

Если бы не молебен накануне, я бы просто сломалась. Но все время помнила. что мне уже некуда уйти. Все это мое, повторяла себе, до тех пор, пока Котя не рассказал о нашедшейся вдруг в Петербурге родственнице. О том. что это уральская ветвь, и она так же удивлена и огорчена браком внучки, как его двоюродная тетя (петербургская ветвь) - браком сына.

Я посмотрела на себя со стороны. "Плохи твои дела, Муравьев!" (довлатовская шуточка про психа). Я увидела еще раз, как неловко держу вилку и совсем не умею - нож, как сутулюсь и беру чашку без блюдца, как все на свете платья на мне "подброшены вверх саксофоном". Как по всему моему облику видно, что я - не та. Что самозванка. Я понимала: эти люди никого не хотят оскорбить, это мое вторжение в дом их оскорбляет.

Совсем и ни к чему, чтобы Котя вдруг на мне женился. Я не знала началось с этого или этим все кончилось - меня просто, как всегда при этих разговорах, захлестнуло волной. Я ушла на дно и до Котиного отъезда отсиживалась в водорослях Тарковского.

Накануне нацарапала "дуракам" какие-то ехидные абстракции. То, что вышло поутру в рубрике, было почти кровной местью: вместо моих опусов в середине полосы красовался обнаженный торс - с надписью... Объектив схватил случайно кончики черных волос на плечах. Они решили так подшутить над конкурсом красоты.

Это было издевательством: узнать А. не по текстам, не по глазам. К тому же по сложению он определенно напоминал Котю... С какого борта вода слаще, как сказала мудрая Феврония? Мне ни с какого не было сладко, я просто укрылась от всех - в самой себе. Ничего хорошего, конечно, не происходило. Тоскливое обреченное углубление в знакомые каждому первокласснику слова. Немного - совсем немного - это напоминало дневник А. (По этому поводу папа прочел мне целую лекцию о плагиаторах). Мама продолжала сокрушаться моей ленью, неэлегантностью и моей жизнью с Котей. Вернее, уже самим Котей. А я платила за все по своим и Котиным счетам и имела за это крышу, ничего, кроме крыши. Мы не ссорились, просто так - тихо расходились.