Тест - [20]

Корабельный мозг принял сигнал с планеты. Это двинулась к столице лавина с гор.

— К бою! — скомандовал пилот.

Вдруг Станислав коснулся его плеча, молча указывая на обзорный экран. Тот пестрел продолговатыми, в несколько сантиметров веретенообразными «сигарами». «Одна, вторая, третья…»— автоматически начал считать Леонид…

Звездолеты класса «Галактика» материализовались возле Намы один за другим, сразу разворачиваясь в боевой порядок.

Земля спешила на помощь…

ТЕСТ Повесть

Ин Семнадцатый стоял, как всегда, молча, гордо выпрямив голову и заложив трехпалые руки за спину. Так требовал этикет, когда его вызывали на очередное свидание или беседу. Покрытое панцырем тело поблескивало в лучах утреннего Голубого Солнца. Анатолий невольно залюбовался ладной осанкой инопланетянина. Темносиние, почти фиолетовые мелкие пластины на голове, ниспадая к плечам и дальше, увеличивались, образуя почти правильные треугольники. Так же плавно менялась и их расцветка. У самых ног отсвечивали легким, почти воздушным аквамарином. Анатолий вспомнил: этот панцирь земляне вначале приняли за латы,

защитные доспехи поверх одежды лурийцев; только позже поняли — одежда отсутствует, она им просто ни к чему — и улыбнулся. Ин Семнадцатый улыбнулся в ответ, от чего пластины на его теле легко зашелестели.

Пора начинать.

— Мир планете, общему нашему дому,— сказал Анатолий.

— Мир огромен,— голосом инопланетянина двусмысленно ответил универсальный переводчик.

— Голубое Солнце ласково светит обоим,— продолжил землянин, стараясь нащупать нить предстоящей беседы.

— Подойдешь ближе — сожжет, испепелит, дальше отойдешь — заледенеет его ласка. Для землянина. Луриец выдержит.

— Разум не допустит этого. Объединенный разум двух цивилизаций.

— Что разум перед бесконечностью? — теперь уже спрашивал Ин Семнадцатый.

— Надежда на лучшее. На познание и покорение пространства и времени. Мысль бессмертна.

— Мысль искренняя — мысль злая. Где критерий?

— Разум не желает зла. В этом истина. Разве не так? — Анатолий пытался удерживать разговор в нужном русле.

— Добро и зло — две грани: ночь и день. Ночь сменяет день. День сменяет ночь. Где критерий?

— Он в самой сущности жизни. Без добра нет жизни, прогресса общества, цивилизации.

— История Земли свидетельствует: сильный пожирает слабого. История Луры свидетельствует: сильный не всегда жил во имя добра.

— Но это не настоящий, не высший разум, не жизнь. Это борьба за выживание.

— Так было.

— Когда-то. Давно. Сейчас нам нет смысла драться за выживание.

— Мы боремся. До последнего лурийца.

— Разум стремится к овладению знаниями. Во имя всего сущего во Вселенной. Во имя самой Вселенной.

— Мы не скрываем от вас знаний. Пользуйтесь.

— Но запрет! Почему запрет? Почему нам нельзя на Луру? Нельзя дальше?

— Табу. Вы не сделали, что надлежит,— Ин Семнадцатый вежливо поклонился.— Завтра утром к вашим услугам. Здесь же,— шагнул и исчез, будто растворился за силовым барьером.

Анатолий тяжело вздохнул: опять не получилось. Вновь на Землю полетит гравиграмма об очередной неудаче.

Пилот разведывательного звездолета Леонид Томан, едва увидел удрученного «науку», как они со штурманом «Добрыни-2» Станиславом Росошко нарекли своего пассажира, понял без рас- просов: еще один провал. Больше месяца стоят на приколе на полуискусственной планете, а результат на нуле.

— Отрицательный результат тоже результат,— изрек понимающе, когда Анатолий подал текст гравиграммы для передачи на Землю.— О чем сегодня беседовали?

— О добре и зле.

— Ну ты даешь! А кто выходил на свидание?

— Ин Семнадцатый,— и вдруг вспыхнул.— Не могу больше. Проклятье! Не пойму, что им от нас нужно? Какой ключ подобрать? Бьюсь, бьюсь, как рыба об лед, а под конец одно и то же: вы не сделали, что надлежит. А что надлежит?

— Вот и спроси его завтра. Пусть разъяснит,— вошел в рубку Станислав. Его круглое лицо раскраснелось от только что принятой корабельной бани. Лысина, казалось, пунцово полыхала в приглушенном свете.— Почему никто не поздравляет с легким паром? Килограммчиков четыре-пять сбросил,— похвастался.

— Однако истощение тебе явно не грозит,— Анатолий оглядел приземистую грузную фигуру штурмана.— С легким паром!

— Говоришь, о добре и зле беседовал? Кажется мне, с ними как-то попроще надобно. Нам с Лешей,— потрепал пилота по спине,— приходилось встречаться с такой проблемой. Помнится, то был твой первый самостоятельный полет на «Добрыне»?

— Да, подтвердил Томан.— Самый первый.

— На Наме,— продолжал Станислав,— правящая верхушка заботливо творила добро для народа. От того добра жутко становилось. Если бы не своевременная помощь Земли, неизвестно, чем бы все закончилось.

— Знаю,— прервал Анатолий.— Своим визитом на Наму вы поломали классическую формулу о невмешательстве в дела развивающихся цивилизаций. Уже и в учебниках написано. Изучали. Сейчас намийцы, настолько известно, обретают себя.

— Подрастают. И в прямом и в переносном смысле,— сказал Леонид.

— Там все было ясно. В данном случае — иное. Лурийцам помощь не нужна. Наоборот.

Штурман развивал мысль дальше:

— Подготавливая твой «высокий» визит, не предвидели, что они просто не хотят, дабы в их жизнь вмешивались извне. Поэтому и оградили себя барьером.