Тесей - [197]

Я не сомневался, что народ предпочтет его иноземцу, если Ипполит попытается хоть как-нибудь угодить людям. Внешне он был самым чистым эллином, об отваге его уже говорили, он даже научился прилипать к спине своего кентаврийского конька, как мальчишки Старого Ведуна. О делах он еще не думал и знать их не хотел, но уже видел людей насквозь и мог определить лжеца, еще не понимая сути его лжи. Я привык присматриваться к тем людям, которые не нравились Ипполиту. Но тайная странность не оставляла его, наплывая и отлетая, как облако.

Однажды ночью, в постели, я завел об этом речь с его матерью.

– Конечно, – сказал я, – он должен чтить Артемиду. Я рассержусь на него за тебя, если это окажется не так. Но перед народом он должен воздавать ей только должное и обнаруживать почтение к олимпийцам. Ты знаешь, что зависит от этого.

– Тесей, – сказала она, – я знаю, люди говорят, что я научила его тайному поклонению. Но ты должен знать, что мистерия не для мужчин. То, что кроется в нем, принадлежит ему одному.

– Все дети рассказывают себе сказки. Надеюсь, он вырастет и забудет их. Но они тревожат меня.

– Девочкой, – отвечала она, – я сумела поверить, что у меня есть подружка. Но я была одинока, а он, и оставаясь в одиночестве, поет от радости. Он успевает подружиться со всеми, а потом что-то приходит, и все остальное для него точно отступает. Я видела, что начинается все с долгого взгляда – на цветок, птицу, горящее пламя. Словно бы кто-то вызывает его душу из тела.

В темноте я огородил себя знаком от сглаза:

– Значит, это колдовство? Нужно отыскать, кто колдует?

– Но тогда он наверняка был бы чахлым. Погляди, он и сильнее и выше, чем все его сверстники. Я говорила тебе – ему сопутствует бог.

– Он сказал – владычица. Ты была жрицей, можешь ли ты получить предзнаменование… Хотя бы какой-нибудь знак!

Она ответила тихо:

– Тесей, тогда я была девой. Богиня не станет разговаривать со мной. Прозревать я могла иногда, во время пляски. Но все это осталось возле Девичьего утеса.

Вскоре после этого разговора я услыхал какой-то шум на дворе, он был приглушенным, словно бы люди не хотели возвышать голос. Ко мне вошел один из дворцовых вельмож, с ним был служка, помогавший жрецам в святилище Зевса. На его руке кровоточил порез. С деланым унынием на лице, которое не могло скрыть полных довольства глаз, мой приближенный сообщил, что мой сын провинился. Мальчишка отыскал связанного для жертвоприношения козленка и принялся ласкать его. Когда служка явился, чтобы отнести животное к алтарю, Ипполит попытался помешать ему. Тот продолжил, как и положено, свое дело. Тогда Ипполит в ярости выхватил свой игрушечный кинжал и набросился на него.

– Нам повезло, – придворный смаковал слова, как вино, – что мальчик набросился на служку, а не на жреца.

Конечно, провинность была не слишком уж велика, но речь шла о святотатстве, и о проступке уже знал весь дворец. Не говоря уже о том, что грех сулил нам неудачу, сын просто не мог придумать ничего худшего, чем оскорбить царя Зевса. Ради безопасности его матери и чтобы бог не потерпел бесчестья, мне следовало совершить правосудие перед людьми.

Он подошел взволнованный и раскрасневшийся, слезы ярости еще стояли в его глазах, но, оказавшись передо мной, быстро пришел в себя.

– Стыдно, – проговорил я, – ударять служку, который не смеет ответить подобным.

Конечно, мне следовало бы начать с царя Зевса, но бог, в конце концов, предпочитает воспитанных царей. Насколько было видно, я попал в цель.

Ипполит ответил:

– Да, отец. Я знаю, но и козленок не мог ничего сделать. А это как?

– Он просто звереныш, лишенный разума и чувства смерти, – отвечал я. – И ради бессмысленного скота ты решил ограбить Царя небес?

Сын поглядел на меня материнскими глазами и ответил:

– Нет, он все знал и глядел на меня.

Я не мог быть с ним мягок – ради него самого.

– Ипполит, – проговорил я. – Ты прожил на свете семь лет, и за все это время я даже пальцем не прикоснулся к тебе. Так я поступал потому, что люблю тебя, но именно по этой причине сейчас я тебя выдеру.

Он невозмутимо глядел на меня, пытаясь понять.

– Ты прогневил бога, – сказал я. – И кому-то придется из-за этого пострадать. А именно – тебе. Ты ведь не хочешь остаться без наказания, чтобы бог прогневался на народ?

– Если уж так надо, – отвечал он, – пусть это буду я.

Кивнув, я сказал:

– Хороший мальчик.

– Но почему? – спросил он, поглядев вверх на меня. – Зачем Зевсу проклинать людей, не сделавших ему ничего плохого? Ты бы так не поступил.

Вняв этим словам, я услышал собственный голос:

– Я не знаю причины. Такова природа необходимости. Я видел, как колебатель земли Посейдон разрушил Лабиринт, сокрушая и добрых и злых. Людям неведомы законы богов. Человек – это всего только человек. Иди сюда, скорее закончим с делом.

Я знал, что это необходимо, но мне было трудно наказывать его. Я должен был оставить на теле сына синяки – чтобы все видели воздаяние. Он даже не пискнул. Потом я сказал:

– Ты принял наказание по-царски, и царю Зевсу это понравится. А теперь не считай, что получил ни за что, но всегда почитай богов.

Глотнув, он сказал: