Терская коловерть. Книга третья. - [140]
Гапо занял место у другого окна, вглядываясь в черноту ночи. На фоне звездного неба смутно вырисовывались очертания растущего посреди двора тутовника и сложенного под ним стога сена. Справа виднелись крыши сарая и других хозяйственных построек. «Коня уведут!» — мелькнула горькая мысль, о себе он сейчас не думал.
Кажется, враги уже находятся во дворе. Их приглушенные голоса слышны возле стога. Вдруг темноту ночи прорвал красный язычок пламени и тотчас прогремел выстрел, один, другой, третий. Со звоном посыпались на глиняный пол оконные стекла. В сакле запахло пороховым дымом. Проснулись и заплакали дети. Со всех сторон остервенело лаяли собаки.
— Последний раз предлагаем! — крикнули снаружи.
— В моем роду не было предателей! — отозвался Сипсо.
— Не выдашь Гапо — убьем тебя! — пригрозили осаждающие.
— За копейку свою смерть не считаю! — гордо выкрикнул Сипсо, отвечая выстрелами на выстрелы.
— Смилуйтесь над нами, ангелы святые! — бормотала под нарами, прикрывая своим телом плачущих ребятишек, Мариам.
Стрельба нарастала. Пули–шмели влетали в окна, выбивая из стен куски глиняной штукатурки.
— Выходи, Гало, трусливый шакал! — доносился из–за стога злорадный голос, и Гапо без труда узнал по нему княжеского приспешника Товмарзу. — Или ты совсем перестал быть мужчиной, что спрятался за бабий подол?
— Из матери жену себе сделай, собака! — на той же ноте отвечал ему Гапо, стреляя на голос. — Если вы сами настоящие мужчины, то разрешите выйти из сакли женщине и ее детям!
Стрельба на минуту стихла. Посовещавшись за стогом, нападающие решили, что они мужчины.
— Пусть выходят и да свершится воля аллаха! — последовало разрешение.
Сипсо отодвинул засов, и Мариам, стеная и царапая себе ногтями лицо, вышла из сакли во двор, а затем через распахнутую калитку — на улицу. За нею, плача во весь голос, шли ее малолетние дети — сын и дочь.
— О, солнце наше закатилось за черные тучи! — причитала женщина, заживо оплакивая своего мужа.
Слыша ее стенания, выскочившие было на стрельбу из своих жилищ соседи, поспешно захлопывали двери, чтобы не впустить в дом семью проклятого муллой человека и тем самым не навлечь на себя гнев аллаха и, что, пожалуй, еще страшнее, — Ибрагим–бека.
— Сдавайтесь! — вновь прорезал ночную тишину голос Товмарзы. — Все равно не выпустим вас живыми отсюда!
— А мы вас не пустим живыми сюда! — отвечали из сакли.
— Собаки неверные!
— Божьи кровники!
Вокруг сакли вновь завязалась перестрелка.
— Патроны у тебя есть? — спросил Гапо, сделав очередной выстрел на ружейную вспышку.
— Есть, много, — ответил Сипсо. Он выволок из–под нар тяжелый хурджин. — Во сколько! С войны остались.
Он развязал хурджин, высыпал его содержимое на пол. В это время загорелся во дворе стог, пламя от него осветило через разбитые окна внутренность сакли.
— И бомбы есть! — обрадовался Гапо, поднимая с полу увесистую, похожую на толкушку, ручную гранату и кладя ее рядом с собой на тахту. — Ну теперь нас так просто не возьмешь!
Он принялся с еще большим ожесточением палить из винтовки в направлении доносящихся вражеских голосов. Кажется, кого–то задел: багровый от зарева воздух огласился пронзительным воплем.
— Есть один! — удовлетворенно отметил Гапо, вновь и вновь нажимая на спусковой крючок своей винтовки. Но почему не стреляет Сипсо? Он заглянул в спальню: Сипсо стоял посреди комнаты и к чему–то прислушивался.
— Они подожгли крышу! Теперь нам конец… — сообщил он в ответ на вопрос, почему перестал стрелять, и, снова прильнув к окну–бойнице, запел ясын под аккомпанемент своих и неприятельских выстрелов.
Но Гапо не присоединился к пению.
— Раньше времени хоронишь, — сказал он, сердясь. — Бери–ка лучше гранату, прорываться будем.
Сипсо продолжал петь отходную молитву, сопровождая свое пение стрельбой из карабина. И Гапо невольно припомнил бой в ущелье с царскими войсками: вот так же пел ясын Зелимхан, окруженный в валунах врагами.
В сакле становилось жарко и дымно. Яростно трещал в огне камыш на крыше, которая местами уже прогорела насквозь п обваливалась внутрь сакли кусками раскаленного пепла. Пора уходить, пока она не рухнула на голову и не сожгла их заживо.
— Айда, Сипсо! — крикнул Гапо, вешая себе на шею винтовку и беря в каждую руку по гранате. Сипсо не отозвался. Задыхаясь от дыма, Гапо вскочил в спальню — Сипсо сидел, привалясь спиной к стене и уронив голову на грудь. Не выпуская из рук гранат, Гапо ухватил товарища под мышки, поволок в сенцы. Сверху падал на них горящий камыш. Дым резал глаза, перехватывал дыхание. Плечом отодвинул в сторону дубовую задвижку, ударом ноги распахнул дверь. Прежде чем покинуть объятое пламенем помещение, размахнулся и бросил внутрь его одну из гранат. Страшный взрыв взметнул к небу огненный вихрь, во все стороны разметал пылающие головни. В то же мгновенье Гапо вывалился из сеней со своею нелегкою ношей и, метнув перед собой вторую гранату, упал на землю. Свистнули осколки. В освещенной пламенем конюшне заржали кони. Не ожидая, когда враг придет в себя, Гапо подхватил обмякшее тело товарища, поволок мимо догорающего стога к дувалу, преследуемый выстрелами опомнившихся после взрывов людей Ибрагим–бека.
Действие первой книги начинается в мрачные годы реакции, наступившей после поражения революции 1905-07 гг. в затерянном в Моздокских степях осетинском хуторе, куда волею судьбы попадает бежавший с каторги большевик Степан Журко, белорус по национальности. На его революционной деятельности и взаимоотношениях с местными жителями и построен сюжет первой книги романа.
Во второй книге (первая вышла в 1977 г.) читателей снова ожидает встреча с большевиком Степаном, его женой, красавицей Сона, казачкой Ольгой, с бравым джигитом, но злым врагом Советской власти Микалом и т. д. Действие происходит в бурное время 1917-1918гг. В его «коловерти» и оказываются герои романа.
Повесть о боевых защитниках Моздока в Великую Отечественную войну, о помощи бойцам вездесущих местных мальчишек. Создана на документальном материале. Сюжетом служит естественный ход событий. Автор старался внести как можно больше имен командиров и солдат, героически сражавшихся в этих местах.
«Посиделки на Дмитровке» — сборник секции очерка и публицистики МСЛ. У каждого автора свои творческий почерк, тема, жанр. Здесь и короткие рассказы, и стихи, и записки путешественников в далекие страны, воспоминания о встречах со знаменитыми людьми. Читатель познакомится с именами людей известных, но о которых мало написано. На 1-й стр. обложки: Изразец печной. Великий Устюг. Глина, цветные эмали, глазурь. Конец XVIII в.
В основе данной книги лежат воспоминания подполковника запаса, который в 1967—1969 годах принимал непосредственное участие в становлении уникальной в/ч 46180 — единственной военно-морской части на космодроме Байконур. Описанный период это начальная фаза становления советского ракетного щита, увиденная глазами молодого старшины — вчерашнего мальчишки, грезившего о космосе с самого детства.
В начале 20-го века Мария Эйзлер и Григорий Плоткин связали себя брачными узами. В начале 21-го века их сын Александр Плоткин посмотрел на историю своей семьи ясным и любящим взглядом. В результате появилась эта книга.
Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии республики Серо Ханзадян в романе «Царица Армянская» повествует о древней Хайасе — Армении второго тысячелетия до н. э., об усилиях армянских правителей объединить разрозненные княжества в единое централизованное государство.
В книгу входят исторические повести, посвященные героическим страницам отечественной истории начиная от подвигов князя Святослава и его верных дружинников до кануна Куликовской битвы.
В Екатеринбургской крепости перемены — обербергамта больше нет, вместо него создано главное заводов правление. Командир уральских и сибирских горных заводов Василий Никитич Татищев постепенно оттесняет немецкую администрацию от руководства. В то же время недовольные гнётом крепостные бегут на волю и объединяются вокруг атамана Макара Юлы. Главный герой повести — арифметический ученик Егор Сунгуров поневоле оказывается в центре событий.