Терская коловерть. Книга первая. - [110]
— Шо тоби надо, кунак?
— Дай, пожалуйста, кусок веревки привязать к хомуту оглоблю — гуж порвался, — подошел к тачанке Данел. — Ехать надо далеко. Замерзли совсем — такой чертов холод.
— Гм, — старик откинулся на кожаную подушку сидения: — У мени допомогы просышь и мэнэ ж чертом лаешь.
— Прости, пожалуйста, — приложил к груди руку Данел. —Не знаю, с кем говорю.
— Оце ж и видно, шо не знаешь. Я и есть Холод, тильки не чертячий, а тавричанский. А цэ дочка твоя? — устремил Холод довольно горячий взгляд на сидящую в арбе молодую женщину.
— Нет, знакомая казачка. В Моздок везу к батьке в гости.
— Хай сидае на мою тачанку, бо я сам иду в тую сторону. Эй, вродлива! Чуешь, шо кажу? Сидай, доню, рядом, я тэбэ зараз туды пидвизу.
Но Ольга отрицательно покачала головой.
— Мне не к спеху, — отвернулась от доброжелателя.
— Ну, гляди, як знаешь, — помрачнел Холод и ткнул палкой в кучерскую спину. — Трогай давай.
— А веревку что ж не дал? — шагнул к нему Данел.
— Бог даст, — подмигнул ему тавричанин, плотнее запахиваясь в бараний тулуп. — Она ить веревка ця на снегу не валяется. Як каждому старцу подавать в дорозе, сам без штанив останешься.
Данел опешил от неожиданности. «Не тот ли это Холод, который ограбил Чора в бурунах?» — мелькнула догадка. Если тот, надо его зарезать. Он бросился вслед за тачанкой, но та уже уносилась, звеня бубенцами, в оранжевую даль.
— Чтоб тебя повесили на этой веревке, старый ишак! — крикнул Данел, потрясая кулаками и проклиная на все лады ставропольского помещика, Затем он вернулся к арбе, полоснул кинжалом по вожже.
— Ничего, и так не собьешься с дороги, — сказал он понуро стоящему мерину, привязывая к хомуту отрезанную веревку.
В Луковскую приехали поздно вечером. В небе сияла полная луна. Вокруг нее, как пчелы вокруг матки, роились звезды.
— Уастырджи хорошо нам светил дорогу, — сказал Данел спутнице, ведя коня по уздцы к знакомым воротам. — Иди домой, дочка, да приснится тебе сегодня красивый сон.
Ольга соскочила с арбы, пошла к калитке.
— Я сейчас ворота открою, — пообещала она, берясь за щеколду.
— Зачем их открывать? — спросил Данел, прикидываясь простачком.
— Коня поставим, сами в хату греться пойдем.
— Незваный гость хуже татарина, говорил наш вахмистр Кузьма Жилин, — забормотал смущенный Данел, благословляя в душе Ольгу за ее доброе сердце. Мысль о дальнейшем пути в ночь да еще при таком морозе не вызывала у него восторга.
Калитка оказалась запертой. Ольга постучала. На стук вышел отец.
— Кого там еще по ночам носит? — проворчал он, отодвигая дубовый засов.
— Это я, папаша.
— Ты? — удивился Силантий, открывая калитку. — Что случилось? Почему — ночью?
— Потом расскажу. Дайте–ка я отчиню ворота.
Подошел Данел приложил руку к груди, поздоровался:
— Пусть будет много добра в твоем доме, ма халар Силантий. Как твое здоровье?
— Не жалуюсь, — буркнул Силантий и снова повернулся к дочери: — Ай еще чего вытворила, как тогда после свадьбы? Можа, знов сбежала от мужа?
— Ушла, — подтвердила отцову догадку Ольга и досадливо изломила бровь, — Сказала же, что апосля расскажу обо всем. Проводите лучше гостя в хату.
— «В хату, в хату», — передразнил Силантий дочь и вдруг озлился: — Что у меня хата — гостиница?
Данел почувствовал, как от стыда загорелись под шапкой уши. Он выругался по-осетински и, подбежав к Красавцу, потянул его прочь от негостеприимных ворот.
— Может, и мне, папаша, в этом доме нет места? — услышал он дрожащий от негодования Ольгин голос.
— Твое место возле законного мужа, — ответил на это Силантий. — Ступай в хату, я там с тобой разберусь что к чему.
— Ну нет уж, любезный папанюшка, — снова прозвучал раздраженный голос Ольги. — Я, слава богу, сама разобралась во всем. Прощайте покудова. Пойду поищу себе другое место.
— Скатертью дорога! — прорычал Силантий, окончательно выходя из себя от дерзких слов строптивой девки. — Только не встречайся мне боле, все одно не признаю.
— Встрелся нам уже один такой в степе, — зло бросила на ходу Ольга. — Куска веревки не дал хомут починить, а у самого овец в бурунах сорок тыщ. И вы, папаша, такой же: продали родную дочь за четвертной дураку стодеревскому.
— Убью, стерва! — Силантий выскочил на улицу с поднятыми кулаками. Следом за ним выбежала плачущая Антонея:
— Силаша, опомнись! Что ты удумал, Христос с тобой?
— Цыть! — отмахнулся от нее рассвирепевший муж, бросаясь к дочери. Но дорогу ему преградил осетин.
— Зачем кричишь? — спросил он, положив руку на кинжал. — Мы к тебе не ехали — ты нас не встречал, иди в свою саклю, пожалуйста, а то простудишься.
Силантий остановился. Тяжело дыша, закричал на всю улицу:
— Антоня! Неси скореича шашку! — и сам не выдержал, побежал к калитке.
Данел не стал дожидаться, пока казак сбегает за шашкой.
— Садись скорей! — крикнул он Ольге, вскакивая на арбу и взмахивая кнутом. Конь всхрапнул от неожиданного удара и помчал громыхающую арбу по какому–то переулку.
Ольга от рывка повалилась на спину. Круглая луна беззвучно захохотала ей в лицо, прыгая серебристой белкой по сучьям акации: «Ну что, погрелась в отчем доме, блудная дочь?»
Снова пересекли пустырь, отделяющий станицу от города, и выехали на Фортштадтскую улицу. Справа чернеет роща, слева — Успенский собор. Во дворах лениво брешут собаки. Кое-где раздаются пьяные человеческие голоса не все еще спят в этот поздний час.
Во второй книге (первая вышла в 1977 г.) читателей снова ожидает встреча с большевиком Степаном, его женой, красавицей Сона, казачкой Ольгой, с бравым джигитом, но злым врагом Советской власти Микалом и т. д. Действие происходит в бурное время 1917-1918гг. В его «коловерти» и оказываются герои романа.
Повесть о боевых защитниках Моздока в Великую Отечественную войну, о помощи бойцам вездесущих местных мальчишек. Создана на документальном материале. Сюжетом служит естественный ход событий. Автор старался внести как можно больше имен командиров и солдат, героически сражавшихся в этих местах.
Двадцать пятый год. Несмотря на трудные условия, порожденные военной разрухой, всходят и набирают силу ростки новой жизни. На терском берегу большевиком Тихоном Евсеевичем организована коммуна. Окончивший во Владикавказе курсы электромехаников, Казбек проводит в коммуну электричество. Героям романа приходится вести борьбу с бандой, разоблачать контрреволюционный заговор. Как и в первых двух книгах, они действуют в сложных условиях.
Осень-зима 1822–1823 г. Франция, Англия и загробный мир.В публикации бережно сохранены (по возможности) особенности орфографии и пунктуации автора. При создании обложки использована тема Яна Брейгеля-старшего «Эней и Сивилла в аду».
Это книга о двух путешествиях сразу. В пространстве: полтысячи километров пешком по горам Италии. Такой Италии, о существовании которой не всегда подозревают и сами итальянцы. И во времени: прогулка по двум последним векам итальянской истории в поисках событий, которые часто теряются за сухими строчками учебников. Но каждое из которых при ближайшем рассмотрении похоже на маленький невымышленный трагический или комический роман с отважными героями, коварными злодеями, таинственными загадками и непредсказуемыми поворотами сюжета.
Повесть посвящена одному из ярких и замечательных событий Великой французской буржуазной революции XVIII в. — восстанию 10 августа 1792 г., когда парижские санкюлоты, члены рабочих секций, овладели штурмом Тюильри, покончив с монархией.
Приключения атаманши отдельной партизанской бригады Добровольческой армии ВСЮР Анны Белоглазовой по прозвищу «Белая бестия». По мотивам воспоминаний офицеров-добровольцев.При создании обложки использованы темы Андрея Ромасюкова и образ Белой Валькирии — баронессы Софьи Николаевны де Боде, погибшей в бою 13 марта 1918 года.
Что мы знаем об этой земле? Дикая тайга, где царствуют тигры. Оказывается нет, и здесь стояли могучие государства с прекрасными дворцами и храмами, но черный ветер из монгольских степей стер их с лица земли, оставив только сказки и легенды в которых герои живут вечно.
Леонид Рахманов — прозаик, драматург и киносценарист. Широкую известность и признание получила его пьеса «Беспокойная старость», а также киносценарий «Депутат Балтики». Здесь собраны вещи, написанные как в начале творческого пути, так и в зрелые годы. Книга раскрывает широту и разнообразие творческих интересов писателя.