Территория войны - [13]

– Колу со льдом.

– Со льдом напряженка. Из холодильника?

– О’кей. – Я не пью ничего крепче пива. Без всяких принципов – мне так интереснее, и мой мотоцикл другого не любит.

Квинтет выдавал один за другим блюзовые стандарты. Я привычно отсчитывал в них такты и смены аккордов: я их тоже все знал. Еще с семнадцати лет, когда ходил учиться со своей трубой в джазовую студию, единственную тогда, – «Москворечье» на Каширке. Даже теперь, время от времени, я набираю на компьютере аккомпанемент – бас, фортепьяно, ударные, – и тихонько импровизирую в своей холостяцкой квартире в Чертанове. Но уже чаще не на трубе, а на губной гармонике. Я открыл для себя этот инструмент случайно и не расстаюсь с ним в своих скитаниях, японская гармошка всегда со мной в задней сумке мотоцикла. Но сейчас она была у меня в кармане джинсов: ведь я знал, куда иду.

Кто-то хлопнул меня по плечу, и я обернулся: Леша, вчерашний неудачливый байкер.

– Привет! Подсаживайся, чего один скучаешь, как неродной!

– Спасибо, Леша. Болит нога, вижу, хромаешь?

– Куда она от меня денется! А ты что водичку пьешь, – на байке? Давай к нам, у нас пивко безалкогольное.

Я оглядел через зал их компанию за сдвинутыми столиками: десяток человек, большинство в байкерском прикиде, несколько знакомых со вчерашнего вечера лиц, среди девушек – Галя, смотрит, улыбается. Я помахал им рукой. Некоторые мне ответили.

– Подсяду позже, спасибо, Леха.

Мне было хорошо здесь, все понятно и спокойно – джазовый ритм, родные звуки блюза, свобода в душе и радость. Здесь я отходил от утренней жадности, хамства и хищности людей. Но, возможно, они сейчас тоже были иными – в своих семьях, с любимыми, – добрыми, ласковыми, отзывчивыми. Всех нас создал один Господь, и осуждать кого-то – не нам. Но защититься мы обязаны, на то он нас и создал – выживать.

Тромбонист соскочил с эстрады. Пока солировал клавишник, он протиснулся к бару и сел рядом со мной. Показал бармену пальцем, что ему надо, и забулькал из горлышка газировкой. Осушив половину бутылки, перевел дух, влажными глазами глядя на меня. Я не выдержал:

– Слушай, брат, поставь меня на свою трубу. Ты устал, вижу.

Он сконцентрировал на мне взгляд, будто только что заметил.

– Думаешь, это просто?

– Я в «Москворечье» еще играл.

– Ну, давай, попробуй...

Мы вскочили на эстраду. Клавишник с беспокойством оглядел меня, но тромбонист склонился над его ухом, и тот кивнул. Я поднял с пола золотую трубу, отошел скромно назад и встал рядом с ударником, впитывая ритм и драйв блюза. Сначала губы надо размять, разогреть, и мундштук тоже, поэтому я тихонько походил по нотам громыхающих под ухом аккордов. Джаз, блюз – это всегда соло по очереди всех, для каждого инструмента. Есть, конечно, домашние заготовки, обрывки мелодий, но все равно получается каждый раз по-новому и для всех неожиданно. В этом – вся сила.

Начали «Сент-Луис блюз». Сыграли тему, потом пошли вариации: сакс, тромбон, клавиши... еще бас, следующий я. Не опозориться бы! Я шагнул вперед и поднял к губам золотую трубу. Старался не отходить далеко от мелодии, чистой и грустной, и моя труба пела так, как я уж забыл среди бетонных стен своей квартиры. Двенадцать тактов – достаточно, теперь – следующий. Я шагнул назад и опустил трубу.

Слушатели всегда оценивают каждое новое соло, и свист – высший балл. Мне аплодировали, но, возможно, просто соскучились по солирующей трубе. Все равно хорошо, это придало мне смелости, и я был готов теперь импровизировать. Вот новая тема, – опять клавиши, сакс, бас, тромбон, еще и соло на ударнике, и я положил трубу обратно на стул, где она лежала. Теперь пришла очередь моей губной гармошки.

Я играл свои любимые рифы, высоким тоном, свингуя и заводя зал. Пару раз попадал не в аккорд, но никто уже этого не замечал. Звонкая и одновременно сиплая гармошка как ножом взрезала плывущую в табачном дыму пелену из лиц, огней, белых скатертей и блеска бокалов. В эти минуты всегда бывает очень хорошо на душе: кто-то понимает тебя, ты нужен, вокруг тебя друзья, и врагов больше нет.

Я вернулся к стенке, постоял, отдохнул и, выбрав момент, нагнулся к ударнику:

– Отлично ведешь ритм!

В ответ он даже не кивнул, а просто в свой многосложный ритм вставил еще одну перебивку. Я рассмотрел его ближе: он работал на своих барабанах и тарелках как в экстазе, не замечая ничего вокруг, растворившись в ритме, звуке, взмокший и, без сомнения, очень счастливый. Но вряд ли это было из-за одной наркоты – хотя на его открытых руках и синели следы от шприцев. Такие звуки сами по себе способны ввести в транс, знаю по себе. Ничего бы не смогло сейчас остановить или задержать этот несущийся, как экспресс, блюзовый ритм. Почти ничего.

Я снова нагнулся к его уху:

– Где Таню прячешь?

Вдруг этот экспресс качнулся и чуть не сорвался под откос. Не в такт зазвякали тарелки, колотушки пропустили по удару, многослойный торт звуков вмиг сплющился всмятку. Музыканты повернули головы в поисках причины катастрофы. Я отошел в сторону, и ударник мало-помалу пришел в себя, пытаясь наладить ритм. Я сыграл еще один квадрат, положил в карман гармошку и сбежал с эстрады. И вот тогда-то мне действительно захлопали. Поворачивались в мою сторону, что-то кричали. Такие моменты – лучшие в жизни. Я направился к знакомой компании, и там сразу нашлось для меня местечко между Лешей и вчерашним байкером на «Харлее». Галя сидела рядом с ним – она была его девушкой.