Терри на ограде - [5]

— К черту все, прощайте!

2

Когда с заднего крыльца вошел Джек, миссис Хармер сидела в кухне на табуретке совершенно раздавленная. Он служил бухгалтером по зарплате на местном кабельном заводе, и четверг всегда бывал у него особенно хлопотный и длинный день, так что, когда он наконец осторожно поставил машину за домом и, сутулясь, пошел по сбрызнутой дождем бетонной садовой дорожке, было уже не начало шестого, а почти шесть. Неизменный клич «Эгеге!», с которым он открывал дверь кухни, разносился обычно по всему дому, и каждому следовало как-то на него отозваться — так, по мнению Джека, полагается в счастливом семействе. Но когда он вошел и увидел сперва кастрюльку в луже на полу, а потом и жену, непривычно поникшую на табурете, клич этот замер, не слетев с губ. Он кинул на стиральную машину два комикса и пластиковый портфель, переступил через лужу и обхватил безмолвную жену за плечи. Она подняла глаза и попыталась улыбнуться.

— Что такое, Глэд? — негромко спросил он. — Что стряслось?

Миссис Хармер высморкалась в скомканный бумажный носовой платок. Как всегда в отношении к мужу, в ее ответе и сейчас смешались желание его оберечь и вызов:

— Ничего особенного. Просто сил моих больше нет, вот и все.

Но его было не так-то легко провести, и ей следовало бы это знать.

— Что такое, Глэд? Что-нибудь на фабрике? Кто-нибудь там тебя опять огорчил? — Он присел на корточки и, словно обиженному ребенку, снизу заглянул в ее расстроенное лицо. — Если дело в этом, ты ведь знаешь мое мнение…

Миссис Хармер шмыгнула носом.

— Нет, Джек, фабрика тут ни при чем. Это все дети, верней сказать, Терри. Просто уж очень он трудный, только и всего. — Она избегала мужнина взгляда, смотрела в пол.

— Только и всего? — Джек выпрямился. — Да ты посмотри на себя, и в кухне все вверх дном. И это называется «только и всего»? Где он?

Двинулся было к двери в коридор, но миссис Хармер так крепко ухватила его за локоть, что он понял: сейчас никак нельзя туда пойти. Она встала и потянула его к табуретке.

— Присядь-ка, Джек, я налью тебе чаю. Не волнуйся, сейчас все расскажу.

— Мать честная, рыбка золотая, видно, и вправду что-то стряслось! — Дома хорошо знали: веселое это присловье ничего веселого не сулит; слышалось оно не часто, но всегда означало, что сейчас кому-то не поздоровится. — Опять Терри тебя изводил? Ну-ка, Глэд, в чем дело? Выкладывай.

Джек сел на табуретку и сунул руки в карманы нейлонового плаща. Он смотрел, как жена обошла лужу и, неловко перегнувшись, налила в электрический чайник воды из холодного крана. Чуть сутулая, она казалась ниже своих метра семидесяти пяти ростом и старше своих тридцати пяти и выглядела сейчас ужасно. Волосы растрепались, милое лицо осунулось и в красных пятнах, глаза угасшие, и от этого еще заметней морщинки под ними. Глубокая складка прорезала лоб, словно знак касты, и, когда она вставляла вилку в штепсель, Джек увидел, что руки ее дрожат.

— На тебя страшно смотреть, Глэд, — сказал он. — Ну-ка, не старайся его выгораживать, расскажи, что к чему.

Миссис Хармер отвернулась к плите, глаза ее снова наполнились слезами отчаяния, и она принялась рассказывать, что произошло, с тех пор как она вернулась с работы. Она начала с того, как Терри ушел утром в школу в черной рубашке, и пока неохотно рассказывала все по порядку, будто медленно и осторожно разбинтовывала незажившую рану. Джек не вымолвил ни слова. Она знала, ему не верится, что дети так себя с ней ведут, и даже сегодня, сочувствуя ей, он, похоже, все равно склонен думать, что она преувеличивает. Казалось, с ней дети совсем другие, чем с ним, и он не часто видел, что ей приходится от них терпеть. Когда она рассказала ему, как Терри выбежал из дома, он даже чуть усмехнулся. С ним никогда не знаешь, чего ждать. От того, что произошло, он вроде должен бы выйти из себя, так нет же, смеется, — может, просто хочет ее утешить, подумалось ей.

— Ничего, проголодается — прибежит. Мальчишки всегда так. Но уж вернется, задам ему перцу. А сейчас пойду отчитаю как следует Трейси. Нечего ей заводить ссоры, не маленькая.

А потом Джек поступил совсем странно, так не бывало уже давным-давно. Повернул жену к себе и взял ее лицо в ладони, как знаток берет редкую вазу. Ну совсем как в каком-то романтическом фильме. От рук его еще исходил острый запах монет, которые он считал весь день на службе. Но как хорошо ей стало, точно в далекие-далекие времена, и сразу полегчало на сердце.

Джек поцеловал ее, опустил руки и пошел к двери.

— Пойду загляну к Трейси, — сказал он. — А ты пока приготовь мне обещанную чашечку чаю, ладно?

Глэдис улыбнулась ему сквозь слезы и виновато шмыгнула носом.

— Ну конечно, Джек. Прости, что я распустила нюни. Но понимаешь…

— Понимаю, Глэдис.

Наконец-то он сказал эти слова. Теперь все в порядке. Как Терри знал, когда надо было попросить прощенья, так знал и Джек, что надо сделать, чтобы унять разыгравшиеся страсти. Он так и сделал, теперь жизнь опять может войти в привычную колею.

— А к чаю есть что-нибудь вкусненькое?

Глэдис оглядела кухню, где все было вверх дном, и вздохнула. Что бы ни случилось, а хозяйство не ждет. Но ей, конечно же, полегчало, и она уже не огорчалась, что не удалось приготовить своим лакомство поинтереснее.