Терминатор и Дюймовочка - [24]

С другой стороны на круглом фарфоровом расписном и позолоченном блюде растопырил свои клешни огромный тихоокеанский краб. Его красный, в зловещих шипах панцирь красовался среди свиты больших королевских креветок, в кустиках петрушки, сельдерея и укропа. Казалось, что он, когтистый, длинноногий, с мощными клешнями, является их покровителем.

Несколько тарелок с курочками-гриль были расставлены по всему столу. Среди них возвышались розетки с красной и черной икрой, грибочками, маринованными огурчиками и помидорами. Про салаты можно и не говорить — их было больше двадцати. Гвоздем программы в форме остроконечной египетской пирамиды возвышался салат «Декаданс», изготовленный по оригинальному рецепту шеф-повара ресторана Лаврентия Берии. Этой кличкой маститого кулинара окрестил сам Герман. Когда первый раз пригласил его к столу, чтобы поблагодарить за отменный ужин, он увидел, что тот как две капли воды похож на небезызвестного Берию. Сначала Германа поразило удивительное сходство: тот же овал лица, тот же нос, глаза и пенсне, и он грешным делом подумал: а не внебрачный ли сын покойного председателя НКВД перед ним. Хотя в принципе такое могло случиться. Мало ли Берия погулял по женщинам. Теперь весь «Метрополь» дразнит повара Лаврентием Павловичем, хотя звали его Эммануил Исаевич Цап.

Бандиты повязали на свои мясистые шеи белые простынки, будто целеустремленные пионеры красные галстуки, и приготовились к поглощению яств. Вино никто из «крутых кулаков» не пил — Герман запрещал, а вот соки, пепси-колу и минеральную воду употребляли в изобилии.

Жидкости разлили по звенящим хрустальным бокалам, подняли их, чокнулись, выпили и только после этого принялись издеваться над пищей. Выражение «издеваться над пищей» в данном случае будет уместным, так как нормальной едой их трапезу назвать было нельзя.

Еда наконец попала в их алчные рты, и захрустели на вставных зубах ароматные угощения. Изголодавшиеся братки рвали и метали харч, запивая его неимоверными количествами соков и воды. Все сопели, икали, рыгали, громко сглатывали и отдувались от тяжелого труда.

Через час они, сытые и довольные, тяжело дыша, выкарабкались из-за стола и поплелись к выходу. Герман-Тыча оставил на столе тысячу долларов — плату за обед и на подкашивающихся ногах побрел следом.

То, что увидел официант, когда пришел за деньгами, было для него потрясением. За час «крутые кулаки» съели все, что можно было съесть. Тарелки, подносы и блюда блестели так, будто их вымыли чистящим средством «Ферри» в посудомоечной машине «Бош». В посеребренном блюде горкой валялись обглоданные поросячьи ребра, кости и морда без глаз и пятачка. От осетра остался только спинной плавник, хребет и пара хрящей, а вот от краба только панцирь. Курочки превратились в горки трубчатых костей, тщательно обглоданных и обсосанных. Розетки из-под икры были чисто вылизаны прыткими бандитскими языками — будто в них ничего и не было. Картофель, буженина, телятина, сырокопченые колбасы разных сортов, несколько видов салатов, рыбные и мясные ассорти и заливные, свежие и соленые грибочки, трепанги, омары, устрицы, кальмары, раки, соусы, пирожные, пять тортов, мороженое с орехами, овощи, фрукты и двадцать литров соков — все это исчезло без следа во вместительных желудках.

— Это не «крутые кулаки», а «крутые животы» какие-то, даже доесть нечего, — официант состроил на лице кислую мину и принялся убирать со стола.

— Ешь — потей, работай — мерзни, — довольно пробубнил Газила, садясь в «Мерседес». Он захлопнул дверцу и сильно, зычно и зловонно пукнул.

— Опять ты глумишься, пердун, — выругался Фома. — И это после вкусного сытного обеда. Да ты своим пердежом весь кайф испортил. Годзилла! — Он выскочил из машины и закрыл дверь. — Нюхай сам свою вонь. Чтоб ты обосрался.

— Ха-ха-ха, — куражился Газила, — ничего, стерпите, дух у меня хоть и крепкий, но не ядовитый. — Он поднатужился и выпустил такую порцию вони, что сам испугался. Ему показалось, что вместе с газом вылетели и испражнения.

Братки рванулись из «Мерседеса», закрыли двери и отбежали на безопасное расстояние.

— Ну что там у вас? — рявкнул из соседнего автомобиля Герман. — Бомбу с часовым механизмом подложили, что ли?

— Хуже, газовая атака. Этот бздун обожрался и вони напустил. В машине дышать нечем, — оправдался Фома.

— Вставьте ему затычку в очко, — усмехнулся Тыча. Он знал, что Газила любитель пустить зловонного пару, но в его присутствии он такого себе никогда не позволял. А раз эти его шалости Германа не касались, то и относился он к ним снисходительно: «Пусть ребята забавляются».

Вдруг зазвонил телефон. Герман поднял трубку и услышал голос полковника Жабова.

— Это я, — не называя себя, начал тот.

Герман его сразу узнал и ответил:

— Что у вас?

— Звонок был произведен с аппарата номер тысяча двести девяносто один. Он находится на Щелковском шоссе. Все, — закончил он и положил трубку.

Тыча догадался, что полковник не хочет говорить лишнего по служебному телефону и поэтому быстро свернул беседу.

— Фома, — позвал босс, — достань карту уличных телефонных аппаратов.

Бригадир поморщился, но пошел к машине. Он затаил дыхание, открыл дверцу и, несмотря на страшную вонь, все еще витающую в салоне, полез внутрь. Глаза сразу защипало, но Фома пересилил себя, вынул из «бардачка» сложенную вчетверо карту Москвы и рванулся на свежий воздух. Пока он лазил, сидящий в машине и вдыхающий свою вонь Газила ехидно смотрел на него — мол, долго ли выдержишь, а потом спросил: