Тереза Ракен - [62]

— Чего ревешь? — спросил Лоран, уже предугадывая ответ и бледнея.

— Я плачу оттого… — рыдала молодая женщина, — от того… сам знаешь… Боже мой, боже мой, ведь ты убил его!

— Врешь! — дико вскричал убийца. — Сознайся, что врешь!.. Правда, я сбросил его в воду, но это ты меня подучила.

— Я? Я?

— Да, ты… Не прикидывайся дурочкой, не вынуждай меня силой заставить тебя сознаться. Мне надо, чтобы ты призналась в своем преступлении, чтобы взяла на себя долю ответственности. Это успокаивает меня и немного утешает.

— Но ведь не я же утопила Камилла.

— Ты, ты, именно ты!.. Притворяешься, будто очень удивлена и все забыла? Так я тебе напомню.

Он встал из-за стола, склонился к Терезе и, побагровев, закричал ей в лицо:

— Помнишь, когда ты стояла на берегу, я шепнул тебе: «Я сброшу его в реку». Ты согласилась, ты вошла в лодку… И теперь скажешь, что не участвовала в убийстве?

— Неправда!.. Я тогда была как безумная, я сама не знала, что делаю, но у меня никогда в мыслях не было убивать его. Ты один совершил преступление.

Запирательство Терезы до крайности раздражало Лорана. Как он и говорил, от сознания, что у него была сообщница, ему становилось легче; осмелься он только, он постарался бы убедить себя, что весь ужас убийства ложится на совесть Терезы. Ему хотелось избить ее, чтобы вырвать у нее признание, что главная виновница — она.

Он принялся шагать взад и вперед по комнате, кричал, неистовствовал, а г-жа Ракен не сводила с него пристального взгляда.

— Ах, подлая, подлая! — лепетал он сдавленным голосом. — Она хочет свести меня с ума. Да ведь ты пришла ко мне однажды как проститутка, ведь ты одурманила меня ласками, с тем чтобы я освободил тебя от мужа. Он был тебе не по вкусу, от него пахло больным ребенком, — так говорила ты, когда я приходил к тебе сюда на свидания… Да разве три года тому назад я помышлял об этом? Разве я был тогда подлецом? Я жил спокойно, как порядочный человек, никому не причинял зла. Я и мухи бы не обидел.

— Это ты убил Камилла, — повторила Тереза с отчаянным упрямством, которое вконец вывело Лорана из себя.

— Нет, ты. Говорю тебе — ты! — заревел он в исступлении. — Слушай, не доводи меня до крайности, это плохо кончится… Как, несчастная, ты не помнишь? Ты отдалась мне как уличная девка, здесь, в комнате твоего мужа; ты дала мне наслаждения, от которых у меня помутился рассудок. Признайся же, что все это ты делала с расчетом, что ты ненавидела Камилла и еще задолго до этого решила от него избавиться. Ты для того и взяла меня в любовники, чтобы натравить нас друг на друга и уничтожить его.

— Неправда!.. То, что ты говоришь, — чудовищно… Ты не имеешь права попрекать меня моей слабостью. Я тоже, как и ты, могу сказать, что до знакомства с тобою была честной женщиной, я тоже никому не причиняла вреда. А если я свела тебя с ума, так ты свел меня еще больше. Не будем ссориться, Лоран… Сам понимаешь, я тоже могу упрекнуть тебя кое в чем.

— В чем это ты можешь меня упрекнуть?

— Да нет, так… Ты не спас меня от меня самой, ты воспользовался моей слабостью, тебе доставляло удовольствие коверкать мою жизнь… Все это я тебе прощаю… Но, прошу тебя, не обвиняй меня в том, будто я убила Камилла. Оставь свое преступление при себе, не внушай мне этой ужасной мысли — с меня и так довольно.

Лоран размахнулся, собираясь ударить ее.

— Бей меня, это лучше, — добавила она. — Мне станет легче.

И она подставила ему лицо. Он сдержался, взял стул и сел возле нее.

— Слушай, — сказал он, стараясь говорить спокойно, — бессовестно отрицать, что и ты участвовала в преступлении. Ты отлично знаешь, что мы совершили его вместе, ты знаешь, что так же виновата, как и я. Зачем же ты хочешь переложить всю ответственность на меня, а себя считать непричастной? Если бы ты не была виновата, так не согласилась бы выйти за меня замуж. Вспомни два года, которые прошли после убийства. Хочешь убедиться? Я заявлю обо всем прокурору, и тогда увидишь, что нас осудят обоих одинаково.

Они содрогнулись, и Тереза возразила:

— Люди-то, пожалуй, и осудят, но Камилл знает, что все сделал ты… Он не мучает меня по ночам, как мучает тебя.

— Камилл меня ничуть не беспокоит, — ответил, бледнея, трепещущий Лоран, — это тебе он представляется в кошмарах; я слышал, как ты кричишь.

— Не смей этого говорить, — злобно воскликнула Тереза. — Я не кричала, я не хочу, чтобы призрак являлся мне. Я тебя понимаю, ты хочешь отвадить его от себя… Я невиновна, невиновна!

Они смотрели друг на друга в ужасе, изнемогая от усталости, и боялись, как бы этим разговором не вызвать труп утопленника. Их ссоры всегда кончались так: каждый доказывал свою невиновность, каждый старался обмануть самого себя, надеясь отогнать дурные сны. Все старания их сводились к тому, чтобы свалить ответственность за убийство на другого, обелить себя, словно перед судом, предъявляя сообщнику тягчайшие обвинения. Самое странное было то, что всеми этими клятвами им все же не удавалось обмануть себя, что оба они прекрасно помнили все обстоятельства убийства. Они читали признания в глазах друг у друга, в то время как уста их утверждали обратное. То была ребяческая ложь, нелепые увертки, чисто словесная распря двух жалких созданий, которые лгали ради лжи и не могли не сознаться самим себе, что лгут. То один, то другой брал на себя роль обвинителя, и, хотя разбирательство дела не приводило ни к какому результату, они с диким ожесточением каждый вечер начинали сызнова. Они знали, что ничего не докажут друг другу, что им не зачеркнуть прошлого, но они все же упорно стремились к этому, возвращались к этой задаче, подхлестнутые страданием и страхом и заранее побежденные удручающей действительностью. Единственная польза от этих споров сводилась к тому, что словесная буря и крики на какой-то срок одурманивали их.