Тереза Ракен. Жерминаль - [7]

«Жерминаль» — уникальная книга в творчестве Золя и во всей французской литературе XIX века. В ней впервые с громадной художественной силон изображено столкновение труда и капитала как двух враждебных общественных классов затронут тот конфликт, которому, но прозорливому замечанию Золя, предстояло стать «главным вопросом XX века». С необычайной для его времени смелостью Золя положил в основу сюжета не семенные коллизии или деловую карьеру героя, а эпизод классовой борьбы пролетариата — историю стачки. Роман рисует ее возникновение, перипетии, мужество и стойкость бастующих, их борьбу против штрейкбрехеров, наконец, кровавую бойню, устроенную брошенными против рабочих войсками, и горечь поражения. Открытие этой темы было величайшей заслугой Золя как писателя. В «Жерминале» он поднялся над своими натуралистическими схемами и, опередив литературных современников, создал эпическое полотно народной жизни и народного возмущения, исполненное высокой правды, гуманности и суровой поэзии.

Действие «Жерминаля» отнесено к 1865 году и основано, как всегда у Золя, на тщательном изучении документов. Но он не ставил себе задачу написать исторический роман. Как и в других книгах «Ругон-Маккаров», он проецировал прошлое на современность и обратно, выверял и освещал одно другим, жертвуя исторической точностью ради широты художественного обобщения. В «Жерминале» документы 1860-х годов соединены с фактами, относящимися к рабочему движению 1880-х годов, когда создавался роман, и это усиливало его актуальность.

С беспощадной правдивостью изображены в романс чудовищные условия жизни и труда французских пролетариев. Перед потрясенными читателями «Жерминаля» встали картины социальной трагедии, о которой они и не подозревали, — трагедии каждодневного существования рабочего класса, узаконенной, ежечасной, повторяющейся из года в год, из поколения в поколение. Вот в предутренней мгле, дрожа от холода в своих лохмотьях, угрюмые вереницы рабочих стекаются к шахте — мужчины, старики, женщины, дети; людей, «как скот, грузят в клети»; забойщики, откатчицы задыхаются от жары в узких забоях, среди рудничного газа, потоков подземной воды, под постоянной угрозой гибели, измученные нечеловеческим трудом, доведенные до крайней степени унижения, полуголодные, голые, как животные, на всю жизнь прикованные к шахте, словно те лошади, которых поднимают на поверхность только после смерти. Так же, как в «Западне», Золя откровенно рисует невежество и пороки, неизбежно бытующие в рабочей среде, но он неизмеримо поднимается над своим первым рабочим романом, потому что рисует героев «Жерминаля» как класс. Их объединяет не случайное соседство по дому, улице или мастерской, а общее положение наемных рабочих, определяющее их судьбу. Если в «Западне» прилежная и непьющая семья Гуже процветает, то в «Жерминале» такая же трезвая и работящая семья Маэ гибнет, как и все остальные: годы непосильного труда и лишений приводят их к физическому вырождению, целая рабочая династия, пять поколений этой семьи находят смерть под землей.

И тут никто лично не виноват: таково само общественное положение пролетария, он должен кормить Капитал — этого «тучного идола, восседающего в далеком капище», чей символический образ проходит через весь роман. В мире «Ругон-Маккаров», как и в мире «Человеческой комедии», владычествует «всемогущая пятифранковая монета», но капитал уже не совпадает в сознании людей с личностью его владельца; во времена Золя капитализм дошел до стадии анонимных промышленных и банковских обществ, и вместо Гобсека или Нусингена действует таинственная Биржа («Деньги») или столь же таинственная Компания, которой рабочие «Жерминаля» никогда в глаза не видали. Они имеют дело только со второстепенными лицами. Золя сознательно нарисовал персонажей из лагеря эксплуататоров не какими-то злодеями, а самыми обыкновенными людьми, — как деятельный и смелый инженер Негрель, изнемогающий в борьбе с конкурентами мелкий шахтовладелец Денелен, директор шахты Энбо, затаивший в душе глубокую личную драму. Никто из них не хочет рабочим зла, но они помимо воли становятся орудием классового угнетения, и рабочие с полным правом смотрят на них как на врагов. Многочисленные сцены романа с плакатной наглядностью противопоставляют праздный класс классу тружеников. Таков изысканный завтрак у Энбо, составляющий контраст со скудным ужи-, ном в шахтерской семье Маэ, стоившим матери стольких трудов и унижении; таков «заурядный адюльтер» в доме директора шахты, который, по признанию Золя, понадобился ему, чтобы показать ничтожность страданий Энбо «на фоле грозного рева толпы, в котором рвется наружу боль целого класса»; прогулка дам к месту обвала шахты, когда они восторгаются живописностью пейзажа, пока рабочие откапывают засыпанных товарищей. Обобщенное значение приобретает семья добродушных и по видимости таких безобидных Грегуаров, которые, пребывая в совершенном безделье, вот уже целых сто лет кормятся одной-единственной акцией угольных копей и считают само собой разумеющимся, что «их добрые рабочие» обеспечивают им сытость и уют. И, наконец, все эти противопоставления сводятся к символической сцене, в которой старый шахтер Бессмертный — архитип рабочего класса, душит Сесиль Грегуар — архитип класса праздного.