Тереза - [39]

Он побежал на кухню, а госпожа Тереза поманила меня. Она обхватила мою голову руками и поцеловала меня, откинув с моего лба волосы.

— Ты добрый мальчик, Фрицель, — промолвила она, — ты похож на маленького Жана.

Гордостью наполнила меня мысль, что я похож на Жана!

В это время вернулся дядя, щуря глаза с довольным видом.

— Нынче я не выйду из дому, — сообщил он. — Нужно же человеку время от времени отдыхать. Я только сделаю небольшой обход по селению для очистки совести, а затем вернусь и проведу весь день в семье, как в старое доброе время, когда была жива бабушка Ленель. Что там ни говори, а женщина — душа дома.

С этими словами он надел шапку, набросил на плечи плащ и, улыбнувшись нам, вышел из дому. Госпожа Тереза задумалась. Она встала, придвинула кресло к окошку и стала сосредоточенно смотреть на площадь и на водоем. Мы же со Сципионом отправились на кухню — завтракать.

Прошло с полчаса, и дядя вернулся. Я услышал, как он говорил:

— Итак, я свободен до самого вечера, госпожа Тереза! Всех обошел, всё в порядке, теперь могу сидеть дома!

Сципион стал царапаться в дверь комнаты. Я ему открыл, и мы вошли. Дядя повесил плащ на стену и смотрел на госпожу Терезу. Она все еще сидела у окна, о чем-то печально задумавшись.

— О чем вы думаете, госпожа Тереза? — спросил он. — Вы что-то загрустили.

— Я думаю, господин доктор, что, несмотря на все страдания, приятно чувствовать, что ты пока еще жив! — произнесла она взволнованным голосом.

— Почему «пока»? — воскликнул дядя. — Будете жить долго-долго! Слава богу, организм у вас крепкий — пройдет несколько времени, и вы станете такой же здоровой, как прежде.

— Да, господин Якоб, я верю в это, — сказала она, — но когда добрый человек, человек сердечный спасает тебя в последнюю минуту, подобрав тебя среди мертвых тел, то испытываешь радость возрождения и говоришь себе: «Не будь его, ты бы уже не существовала!»

Дядя понял, что она представила себе кровопролитное сражение, схватку ее батальона с австрийской дивизией, что старый водоем, старые стены с отбитой штукатуркой, коньки крыш, слуховые окна, вся эта узкая мрачная площадь напомнили о битве и что она знала, какая судьба тогда ожидала ее, если бы, по счастью, он не появился в ту минуту, когда Иозеф Шпик собирался заживо закопать ее. Он застыл, ошеломленный этим открытием, и только через секунду спросил:

— Кто же сообщил вам обо всем, госпожа Тереза?

— Вчера, когда мы остались одни, Лизбета рассказала мне о том, как я вам обязана.

— Лизбета проболталась! — воскликнул с огорчением дядя. — А ведь я запретил ей…

— Не надо упрекать ее, господин доктор, я сама навела ее на это… Она так любит рассказывать…

Госпожа Тереза улыбалась дяде, и он, сейчас же успокоившись, сказал:

— Да, я должен был это предвидеть. Не будем больше вспоминать старое. Но послушайте, госпожа Тереза, нужно гнать от себя все эти мысли. Напротив, надо все видеть в хорошем свете, это просто необходимо для вашего выздоровления. Теперь все идет на лад, но поможем природе приятными мыслями, согласно глубокомысленному изречению отца медицины, мудрого Гиппократа: «Могучий дух поддерживает ослабевшую плоть! Силу душе придают приятные, а не мрачные мысли». Хотелось бы мне перенести водоем на другой конец селения. Но, раз он здесь и мы не можем его перенести, давайте-ка сядем у очага, чтобы не видеть его. Так будет гораздо лучше.

— Хорошо, — сказала госпожа Тереза, вставая.

Она оперлась на руку дяди, а он, казалось, был счастлив, что поддерживает ее. Я поставил кресло в его любимый угол, и мы все заняли свои места близ очага, в котором весело потрескивал огонь.

Иногда вдали раздавался лай собаки. Он гулко отдавался в улицах, совсем притихших, как всегда бывает в сильные морозы. Сципион просыпался и бежал к двери, рыча, со взъерошенными усами, затем он возвращался и растягивался около моего стула, вероятно думая про себя, что лучше погреться у очага.

Госпожа Тереза, бледная, с длинными иссиня-черными волосами, рассыпанными по плечам, казалось, была счастлива и спокойна. Мы тихо болтали. Дядя не спеша, с довольным видом покуривал фарфоровую трубку.

— А скажите-ка, госпожа Тереза, ведь я, помнится, разрезал вашу куртку? — спросил он.

— Мы с Лизбетой вчера ее зашили, господин Якоб, — ответила она.

— Вот оно что… Значит, вы и шить умеете? Никак не думал! А я-то представлял себе, как вы вступаете на мост или как идете по берегу реки в пороховом дыму.

Госпожа Тереза усмехнулась:

— Я дочь бедного школьного учителя. А когда ты беден, то должен стать мастером на все руки, иначе не проживешь. Отец это понимал, и все его дети знали какое-нибудь ремесло. Только год тому назад мы, да и все молодые люди из окрестных городов и селений, с ружьями, топорами, вилами и косами пошли отражать натиск пруссаков. Угрозы герцога Брауншвейгского подняли все пограничные области; в походе проходили военную выучку. Отца, человека образованного, сначала сделали капитаном, по решению народа. После нескольких стычек он стал командиром батальона. До похода я помогала ему в школе, обучала девочек всему, что должны знать молодые хозяйки… Ах, господин Якоб, в те дни я бы не поверила, если б кто-нибудь сказал мне, что я буду маршировать с солдатами, что темной ночью поведу лошадь под уздцы, буду со своей тележкой проходить среди трупов, а порой целыми часами во мраке буду плутать по дорогам, лишь изредка освещенным вспышками ружейного огня. Ведь я любила только нехитрые домашние дела. Я была очень застенчива. Даже чей-нибудь взгляд, бывало, вгонял меня в краску. Но чего не сделаешь, когда по зову долга выходишь из четырех стен! Когда отечество в опасности и призывает своих детей, тогда обретаешь смелость, становишься другим человеком и идешь, забывая страх. И лишь потом удивляешься такой перемене в себе, собственным своим поступкам, еще недавно, казалось, совершенно для тебя невозможным!