Терапия для янычара - [11]
— Ты гляди — ихтиандр! — послышалось сверху. — Ты откуда?
— Кум, я от Алексея, — прохрипел Миша.
— То-то я думаю — кто там стучит в сарае. А Кум в Нарву уехал. Я — Колян. А чего Леха не позвонил, что ты поплыл?
— Не смог… — решил не вдаваться в подробности Миша, жадно хватая ртом воздух.
Вцепившись в протянутую руку, он пролез в люк и без сил повалился на пол.
* * *
Через полчаса снаряжение было аккуратно разложено рачительным хозяином для просушки. Он даже достал багром со дна сброшенный пояс с грузом. Сухой гидрокостюм не подвел — плотные манжеты и промазанная парафином молния не пропустили воду внутрь. Но после теплопотери в холодной воде скрючившегося у стены Мишу продолжал бить сильнейший озноб. Заледеневшие руки ничего не чувствовали.
— Надо тебе согреться, парень, — Колян выглянул из сарая. — Надень-ка мою куртку и топай к мужикам. Они вон, на берегу костер жгут. Скажешь из Питера на рыбалку приехал к Николаю, ко мне, то есть. Я сейчас тут приберу и тоже подойду. Спиннинг, вон, прихвати для натуральности.
Продолжая трястись, Миша с трудом натянул предложенную штормовку и, пошатываясь, побрел на огонь, горевший метрах в пятидесяти. Вокруг костра на ящиках сидели трое мужиков в телогрейках, курили и громко смеялись. Появление Михаила вопросов не вызвало — один из рыбаков просто подвинулся и постучал ладонью по ящику. Садись, мол. Миша сел и с наслаждением протянул ладони к огню. Кожа начала чувствовать тепло, но в этот момент словно раскаленный гвоздь вонзился ему в мозг: КОСТЕР! ОГОНЬ! БЕЖАТЬ! Он попытался вскочить на ноги, но вместо этого стал заваливаться куда-то вбок…
Когда сознание стало возвращаться к нему, то сквозь туман послышался голос Коляна:
— Цельный день на реке, водка без закуси, замерз — вот и завалился мой гость. Одно слово — турист… — объяснял он мужикам, хлопая Мишу по щекам. — Вот, уже очухался. Давай-ка, Игорек, прими на грудь.
«Игорек — это видимо я, — подумал Миша. — Ну, правильно — я ведь так и не представился». Он взял протянутый пластиковый стакан и, равнодушно глядя на огонь, влил в себя водку. Тепло поползло по пищеводу и озноб прекратился. «Огонь, — с удивлением рассматривал он пылающие ветки, — костер… Почему я спокоен? Ведь сейчас меня должна накрыть волна паники». Но проходили минуты, а мучавший его десятилетиями страх так и не приходил. Только очень хотелось спать.
Свет фар неожиданно осветил поляну. Большой темный внедорожник выехал из темноты и остановился в паре метров от сидящих у костра. «Быстро они добрались! — удивился Миша. — А пистолет-то на дне остался…»
Распахнулась водительская дверь и пламя осветило надпись «Eesti piirivalve».
— Тэрэ ыхуст, — донеслось темноты.
«Пограничники, — догадался Миша. — Неужели засекли меня у берега?» Колян успокаивающе похлопал его ладонью по колену и, улыбнувшись, крикнул:
— Здорово, Аксель! — и добавил, подняв пластиковый стаканчик, — Зайдешь?
Дверца захлопнулась, и в свете костра появился пузатый крепыш в зеленой униформе. На рукаве его куртки красовалась большая нашивка, изображающая орла с мечом в костистой лапе.
— Опять без закуски пьете? — спросил пограничник на чистейшем русском языке, протягивая руку за угощением.
— После шести есть вредно, — ответил Колян и добавил. — За фигурой следи, а то скоро за руль не влезешь. Будешь на велосипеде границу охранять.
— Мне на зиму запас нужен, — ответил Аксель и, похлопав себя по животу, в три глотка осушил стакан.
Постоял, зажмурившись, и, сделав строгое лицо, добавил:
— Чтобы с наступлением темноты на акватории — ни души. Смотрите у меня, браконьеры!
— Слушаемся, товарищ начальник! — ответил один из рыбаков. — На границе мы все часовые.
Пограничник сел в машину, объехал костер и исчез в темноте.
— Одноклассник мой, — пояснил Колян. — В школе его Фитилем звали — такой худой был. А теперь, видишь, пузо отрастил на казенных харчах.
— Здесь все по-русски говорят? — осторожно спросил Миша.
— Так вдоль реки и в Нарве одни русские живут. И эстонцы здесь все обрусевшие.
* * *
Сквозь сон слышно было, как скрипят половицы. Кто-то нервно шагал по маленькой комнате. После выпитой на ночь водки пульсирующая боль в голове не давала пошевелиться. Полежав еще немного, Миша заставил себя открыть глаза. Колян с недовольным лицом ходил из угла в угол, прижав к уху сотовый. Заметив, что гость проснулся, он, кивнув на телефонный аппарат, спросил:
— Что там с Лехой? Про твой заплыв не сообщил и всю ночь на звонки не отвечал. А сейчас вообще «вне зоны доступа». Ты, вообще, откуда взялся?
Надо было что-то объяснять.
— Понимаешь, Коля, люди, от которых мне пришлось вплавь уходить, в последний момент появились у ВИП-домика. Алексей велел мне плыть, а сам пошел с ними разбираться.
— За тобой менты гнались? Значит и «нефтепровод» накрыли? — Колян нервно швырнул трубку на застеленный газетой стол. — Обычно «водолазы» сразу уходят, а ты свалился на мою голову и ментов навел.
— Нет, это не менты были. Обычные бандиты. Так получилось, что меня ищет очень серьезный человек.
— На деньги его опустил?
— Нет, тут вопрос с его женой связан, но я не виноват — просто так получилось…
Что может связывать опального вождя революции, московского плейбоя-дауншифтера и балканских контрабандистов? Об этом вы узнаете из новой книги Сергея Петросяна «Странник».
Новая книга Сергея Петросяна «Холодный город» — это физиологический очерк Ленинграда, созданный в стилистике магического реализма. Приключения двух друзей — не более, чем фабула, помогающая рассказать, чем жил Город конца 70-х годов прошлого века.
Произведение может быть отнесено к «ностальгическому детективу» или триллеру. Главный герой – выпускник ленинградского Университета 80-х. Он пытается урвать свой «кусок хлеба с маслом», умело лавируя в рамках существующих идеологических ограничений. Правил много, и, если хочешь жить лучше, чем другие, надо понять, какие из них надо соблюдать. С одной стороны – перспективная и денежная работа, с другой – захватывающая жизнь ленинградского андеграунда 80-х, связь с иностранкой, валюта, подпольные рок-концерты.
Настоящий мужчина не боится боли и смерти. Есть цель и есть враг, который стоит на твоем пути. Но как, оказывается, сложен бывает выбор между любовью и долгом…
Эта книга перевернет ваше представление о людях в форме с ног на голову, расскажет о том, какие гаишники на самом деле, предложит вам отпущение грехов и, мы надеемся, научит чему-то новому.Гаишников все ненавидят. Их работа ассоциируется со взятками, обманом и подставами. Если бы вы откладывали по рублю каждый раз, когда посылаете в их адрес проклятье – вслух, сквозь зубы или про себя, – могли бы уже давно скопить себе на новую тачку.Есть отличная русская пословица, которая гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Чем старше становилась Аделаида, тем жизнь ей казалась всё менее безоблачной и всё менее понятной. В самом Городе, где она жила, оказывается, нормы союзного законодательства практически не учитывались, Уголовный кодекс, так сказать, был не в почёте. Скорее всего, большая часть населения о его существовании вовсе не подозревала. Зато были свои законы, обычаи, правила, оставленные, видимо, ещё Тамерланом в качестве бартера за городские руины…
О прозе можно сказать и так: есть проза, в которой герои воображённые, а есть проза, в которой герои нынешние, реальные, в реальных обстоятельствах. Если проза хорошая, те и другие герои – живые. Настолько живые, что воображённые вступают в контакт с вообразившим их автором. Казалось бы, с реально живыми героями проще. Ан нет! Их самих, со всеми их поступками, бедами, радостями и чаяниями, насморками и родинками надо загонять в рамки жанра. Только таким образом проза, условно названная нами «почти документальной», может сравниться с прозой условно «воображённой».Зачем такая длинная преамбула? А затем, что даже небольшая повесть В.Граждана «Кровавая пасть Югры» – это как раз образец той почти документальной прозы, которая не уступает воображённой.Повесть – остросюжетная в первоначальном смысле этого определения, с волками, стужей, зеками и вертухаями, с атмосферой Заполярья, с прямой речью, великолепно применяемой автором.А в большинстве рассказы Валерия Граждана, в прошлом подводника, они о тех, реально живущих \служивших\ на атомных субмаринах, боевых кораблях, где героизм – быт, а юмор – та дополнительная составляющая быта, без которой – амба!Автор этой краткой рецензии убеждён, что издание прозы Валерия Граждана весьма и весьма желательно, ибо эта проза по сути попытка стереть модные экивоки с понятия «патриотизм», попытка помочь россиянам полнее осознать себя здоровой, героической и весёлой нацией.Виталий Масюков – член Союза писателей России.
Роман о ЛЮБВИ, но не любовный роман. Он о Любви к Отчизне, о Любви к Богу и, конечно же, о Любви к Женщине, без которой ни Родину, ни Бога Любить по-настоящему невозможно. Это также повествование о ВЕРЕ – об осуществлении ожидаемого и утверждении в реальности невидимого, непознаваемого. О вере в силу русского духа, в Русского человека. Жанр произведения можно было бы отнести к социальной фантастике. Хотя ничего фантастичного, нереального, не способного произойти в действительности, в нём нет. Скорее это фантазийная, даже несколько авантюрная реальность, не вопрошающая в недоумении – было или не было, но утверждающая положительно – а ведь могло бы быть.
Если вам кто-то скажет, что не в деньгах счастье, немедленно смотрите ему в глаза. взгляд у сказавшего обязательно станет задумчивый, туманный такой… Это он о деньгах задумается. и правильно сделает. как можно это утверждать, если денег у тебя никогда не было? не говоря уже о том, что счастье без денег – это вообще что-то такое… непонятное. Герой нашей повести, потеряв всех и всё, одинокий и нищий, нечаянно стал обладателем двух миллионов евро. и – понеслось, провались они пропадом, эти деньги. как всё было – читайте повесть.
Рут живет одна в домике у моря, ее взрослые сыновья давно разъехались. Но однажды у нее на пороге появляется решительная незнакомка, будто принесенная самой стихией. Фрида утверждает, что пришла позаботиться о Рут, дать ей то, чего она лишена. Рут впускает ее в дом. Каждую ночь Рут слышит, как вокруг дома бродит тигр. Она знает, что джунгли далеко, и все равно каждую ночь слышит тигра. Почему ей с такой остротой вспоминается детство на Фиджи? Может ли она доверять Фриде, занимающей все больше места в ее жизни? И может ли доверять себе? Впервые на русском.