Теперь или никогда! - [4]

— А на самом деле?

— На самом деле отправляли молодежь в Германию. Читал «Молодую гвардию»?

— А как же! Я много книг читал, и про войну тоже. Я вообще люблю читать.

— Хорошо делаешь. А что ты еще любишь?

Егор помедлил, прежде чем ответить.

— Еще я пишу.

— Что же ты пишешь?

— Разное. Рассказы и повести. А когда был маленький, стихи писал.

Старик, казалось, нисколько не удивился. Ведь он же старый, многое видел на своем веку; может, ему пришлось встречать людей, которые, учась в школе, писали стихи, повести, а потом вырастали знаменитыми писателями.

— Я некоторые свои стихи до сих пор помню, — осмелев, произнес Егор.

— Это хорошо. Прочитай-ка мне что-нибудь, что тебе больше нравится.

— Сейчас… — Егор откашлялся. — Вот стихи про моего Кузю. Его к нам щеночком принесли…

Было холодно и сыро на дворе,

А щенку очень нужно тепло.

Он скучает по летней поре,

И ему, когда холодно, тяжело.

Я взял его и за пазуху положил,

Я дал ему блюдечко горячего молока,

Он пил молоко изо всех своих сил,

А потом сказал мне: «Спасибо. Пока!»

— Так, — проговорил старик. — Интересно. Стало быть, твой Кузя умеет говорить!

Егор взглянул на Кузю. Кузины глаза глядели на Егора, словно бы хотели выразить своим взглядом что-то известное им обоим.

— Он, конечно, говорить не умеет, но все понимает, — проникновенно сказал Егор. — Это удивительная собака, я еще никогда таких не встречал.

— Ладно, — примирительным тоном заметил старик. — Пусть так. В конце концов, бывают поэтические вольности.

Егор не знал, что такое «поэтические вольности», но на всякий случай сделал вид, что всё понял. Он погладил Кузю по теплой от солнца голове и спросил:

— А вы кто, тоже писатель?

— Нет, я фотограф.

— А как вас зовут?

— Петр Петрович.

— У меня дядя Петр Петрович, живет в Нежине. Папин брат.

— Я счастлив.

Было непонятно, серьезно ли говорит Петр Петрович или шутит. Но все равно он все больше нравился Егору. Нравился потому, что говорил с ним так, будто Егор был взрослым. И еще он умел фотографировать, а Егор, которого недавно выбрали редактором их классной стенгазеты, подумал о том, что хорошо бы попросить Петра Петровича снять ребят, скажем, во время пионерского сбора и потом поместить этот снимок в газете.

— Вы хорошо снимаете? — спросил Егор.

— Вроде неплохо.

— Я бы тоже хотел научиться снимать, только, наверно, у меня ничего не получится.

— Дело мастера боится, — сказал Петр Петрович. — Всему можно научиться, было бы желание и прилежание.

Егору подумалось, — еще немного, и Петр Петрович начнет говорить так, как часто говорила Егорова мама: надо больше учиться, стараться, и никогда не лениться, и делать все уроки, которые задают в школе.

И он решил переменить разговор.

— А у вас дети есть?

— Нет. Я один.

— Совсем-совсем один?

— Сын погиб на фронте, а жена умерла давно, еще до войны.

Егору захотелось как-то утешить старика и потом стало совестно перед самим собой: зачем он его расспрашивал? Наверно, старику не очень-то приятно признаться, что совсем он один остался.

— Но я никогда не скучаю, — сказал старик, как бы прочитав Егоровы мысли, — не научился скучать.

— И мы с Алешей никогда не скучаем. Это мой товарищ. Мы с ним, правда, часто ссоримся, но все-таки дружим еще с детского сада.

Старик не ответил. Чуть прищурив глаза, он, казалось, думал о чем-то своем.

— А я вас помню, — сказал Егор, прерывая молчание. — Вы в Доме культуры как-то выступали.

— Было такое дело.

— Вы рассказывали о том, как партизаны боролись против фашистов.

— Верно.

— А вы тоже были партизаном?

Старик ответил не сразу.

— Кое-какое отношение к партизанскому отряду имел, — проговорил он наконец, как бы с трудом отрываясь от собственных мыслей. — Если мы еще когда-нибудь увидимся с тобой, я, так и быть, расскажу тебе кое-что…

Егор почувствовал, что больше всего на свете ему бы хотелось встретиться с фотографом. Он даже испугался, что, может, больше никогда его не увидит.

Егор набрался смелости и спросил:

— Можно, я приду к вам в гости?

Старый фотограф, казалось, нисколько не удивился:

— Что ж, приходи, буду рад. Лучше всего в воскресенье.

— А можно, я с Алешей приду?

— Друзья наших друзей — наши друзья. Так что приходи с Алешей.

— И с Кузей? — окончательно осмелев, добавил Егор.

— Давай и с Кузей.

Он улыбнулся. Улыбка у него была добрая, открытая, чуть-чуть насмешливая.

Всю дорогу до дома Егор вспоминал о своем новом знакомом. Какой, должно быть, это интересный человек. Поскорее бы отправиться к нему в гости, посмотреть, как он живет, послушать его рассказы…

Егор любил слушать рассказы всякие: грустные, веселые, с приключениями или без приключений — все равно.

Алеша считал, что это присуще всем писателям. Кто знает, может быть, он был прав.

Егор не сразу решил стать писателем. Им владели многие желания, к которым он впоследствии неизбежно охладевал.

Так например, одно время он хотел стать капитаном большого океанского корабля. Мысленно ему виделось, как он стоит на капитанском мостике, мужественный, серьезный, настоящий морской волк. Обрызганный соленой водой океана, он командует громким, охрипшим голосом:

«Лево руля! Прямо! Полный вперед!»

Эти слова казались ему удивительными, необыкновенными, исполненными мужества и отваги.