Теперь или никогда! - [11]
— Соловьев баснями не кормят. Как полагаешь, Егор?
Володя взял свой рюкзак:
— Что ж, приступим…
Все было изумительно вкусно: и помидоры, и малосольные огурцы, и розовые кубики сала, и крутые яйца.
Больше всех был, пожалуй, доволен Кузя. На его долю досталось и сало, и яйца, и даже огурцы, которые он хрупал с видимым удовольствием.
— Первый раз вижу такого пса, — с удивлением сказал Костя. — Как с огурцами расправляется!
— Это что, — горделиво произнес Егор, — он и служить умеет, и лапу подает, и через палочку умеет прыгать.
— Покажи, — сказал Володя.
Этого только и ждал Егор.
— Кузя, ко мне!
И Кузя показал, на что он способен. Он ходил на задних лапах, подавал сперва одну лапу, потом другую, прыгал через палочку, которую Егор поднимал с каждым разом все выше, а при слове «лежать» падал на землю и замирал, косясь на Егора большим черным глазом.
Оба, и Володя и Костя, были в восторге от Кузи. Оба в один голос хвалили его на радость Егору, а Кузя, словно все понимал, весело махал хвостом и все время норовил лизнуть Егора в нос.
— Ладно, — снисходительно промолвил Егор. — Гуляй дальше. Разрешаю!
Кузя, разумеется, все понял, подпрыгнул несколько раз и скрылся в саду.
— Хорош пес, — сказал Володя.
— Отличный, — похвалил Костя. — Какая это порода?
— Не знаю, — ответил Егор. — По-моему, спаниель.
— Ну нет, милый мой, у спаниеля длинные уши, а у твоего короткие и потом, шерсть совсем другая…
— Какая же?
— У спаниеля ровная, длинная, а у твоего густая и кудрявая.
— Кузя у нас помесь, — сказал Володя.
В это время Кузя, как бы почуяв, что говорят о нем, снова подбежал к ним и стал яростно рыть землю передними лапами.
— Это помесь жесткошерстного фокстерьера и обыкновенной дворняжки, — уверенно сказал Костя. — Точно. Видите, как он роет землю? Все жесткошерстные фокстерьеры — землеройки.
Егор с гордостью взглянул на Кузю. Вот он какой, землеройка, только разве он помесь с дворняжкой? Не может быть! Он породистый, очень даже породистый, недаром все понимает, решительно все, что ему ни скажи!
— У нас в экспедиции был хороший пес, — сказал Костя, — Гавриком звали. Помню, приехали мы на Байкал и в лесу неожиданно нашли щеночка. Вот такого, чуть побольше моей ладони. Взяли с собой. Через два месяца он таким вырос, ростом с теленка.
— Какая порода? — спросил Егор.
— Тоже, должно быть, помесь. Ребята считали, что помесь сенбернара с кавказской овчаркой. Умный был пес, просто как человек. Мы его с собой даже в вертолет брали.
— А вы и на вертолете летали?
— Да, и не один раз. Там, на Байкале, есть такие непроходимые места, туда только на вертолете можно добраться.
— Интересное у тебя дело, Костя, — сказал Володя. — Сколько всего повидаешь!
— Что верно, то верно.
— А где теперь Гаврик? — спросил Егор.
— Мы его в поселке оставили; там живет один старик охотник, он его к себе взял.
— А вы его опять увидите?
— Да, и скоро. Через две недели снова отправляемся на Байкал, там и свидимся.
Кузя между тем уже рыл землю в другом месте, неподалеку от них. Время от времени он оглядывался на Егора. Выглядел он препотешно: вся морда, даже уши, даже грудка были черными от земли.
Внезапно он остановился, как бы вглядываясь во что-то глубоко залегшее в земле, а потом снова, с еще большим рвением начал рыть землю. Комья земли так и летели из-под его лап.
— Что это с тобой, Кузя? — спросил Егор. — Чем это ты занят?
Он подошел к Кузе. Пес снизу вверх посмотрел на него, как бы приглашая полюбоваться. Егор нагнулся.
В довольно глубокой яме, вырытой Кузей, лежал какой-то темный, непонятный предмет.
Егор взял его в руки. Это оказалась большая круглая железная коробка, обернутая сверху старой, вконец истлевшей тряпкой.
Егор обернулся к Володе и Косте и закричал не помня себя:
— Эй, идите скорей! Кузя клад нашел!
Костя и Володя подошли к нему.
— Что это?
Володя взял тряпку, тщательно вытер коробку.
— А теперь откроем, поглядим, что там такое…
Заржавевшая от времени крышка долго не желала открыться, но в конце концов поддалась.
В коробке лежала завернутая в старую клеенку кипа фотографий и под нею пожелтевшая от времени толстая тетрадь.
Едва лишь Володя взял тетрадь, как она буквально рассыпалась в его руке; осталась лишь ветхая обложка, на которой было едва заметное слово: «Дневник».
Зато фотографии сохранились хорошо, ни одна не испортилась.
Все трое склонились над ними, разглядывая незнакомые лица мужчин, женщин, военных.
— Что это? — вдруг спросил Егор.
Прямо на него смотрела карточка офицера, одетого в гитлеровскую форму. Высокая, с длинной тульей фуражка бросала тень на холеное, еще молодое лицо офицера. На груди его виднелись ордена, а в самой середине знаменитый Железный крест, которым, как известно, фашистские захватчики награждали особо отличившихся гитлеровцев.
— Странно, — пробормотал Костя. — В самом деле, что бы это все могло значить?
— А это что? — спросил Володя, указывая на фотографию мальчика, примерно ровесника Егора. У мальчика были удивительно умные, ясные глаза, на правой щеке ямочка.
Егор вгляделся. Лицо мальчика показалось ему знакомым, словно где-то, когда-то он встречался с ним. Но сколько он ни вглядывался, все-таки не мог узнать, кто же этот самый мальчик.
