«Теория заговора» - [56]
Но если книга Робинсона служит примером фактуальной трансформации антиконспирологического посыла в один из вариантов «теории заговора», то другим не менее интересным примером является трансформация концептуальная. В отличие от «любительских», как и в случае с Робинсоном, построений, замкнутых на эмпирической составляющей, концептуальная трансформация напрямую соотносится с теоретическим моделированием, имеющим все признаки объективной «научности».
Первым примером тому выступает работа С. Ю. Дудакова «История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв.», являющаяся исследованием антисемитских конспирологических концепций в художественных произведениях указанного периода. В рамках монографии анализируются в основном тексты, к которым по той или иной причине интерес современного читателя утрачен. Обращение к выпавшим из пространства актуальности текстам позволяет автору создать контекст возникновения «Протоколов сионских мудрецов», уточнить некоторые моменты генезиса отечественной «теории заговора». Переходя к описанию более близкого к нам этапа развития конспирологической литературы, исследователь особо останавливается на причинах её популярности. По его мнению, реанимация и последующая актуализация конспирологической проблематики имеет конспирологическое же объяснение. «Широко развёрнутая кампания против Израиля и сионистского лобби в правительственных институтах США при полной безоговорочной поддержке мусульманского панарабизма, родственного по своим идеям панславизму, сделали возможным возрождение темы»>{252}. Как мы видим, автор довольно смело скрещивает панарабизм с панславизмом, объявляя их родственными, игнорируя их естественные культурные, религиозные, социальные различия. Кроме того, следует указать на очевидный хронологический сдвиг. Панславизм, как социальная концепция, остаётся практически целиком в рамках XIX столетия, будучи его непосредственным порождением. Драматические этнические и политические процессы в Австро-Венгерской и Османских империях, борьба за независимость славянских народов не имеют никакого отношения к «кампании против сионистского лобби». Теоретические построения панславизма, разрабатываемые в трудах Н. Я. Данилевского и Н. Н. Страхова, также мало соотносятся с указанными вопросами.
Но заданный конспирологический посыл неизбежно начинает оказывать прямое воздействие на эмпирическое основание исследования. Писателя В. Пикуля, автора романа «У последней черты», посвященного последним годам царствования Николая II, Дудаков объявляет автором другого сочинения — «Негромкий выстрел», вышедшего под именем Е. Иванова>{253}. Отождествление происходит на основании того факта, что оба романа имеют антисемитскую и антимасонскую направленность, что подразумевает наличие своего рода программы антисемитских действий со стороны властных и партийных органов СССР. Нетрудно заметить, что, по сути, перед нами ещё одна из версий «теории заговора», своеобразие которой заключается лишь в том, что она проявляется в рамках критического анализа самой «теории заговора».
В качестве ещё одного иллюстративного материала, подтверждающего наш тезис об амбивалентности конспирологии/антиконспирологии, обратимся к интерпретации тех событий, которые изложены в работе Б. Джонатана и В. Наумова с громким названием «Последнее преступление Сталина». Своеобразие данной работы заключается в том, что она, призванная по замыслу соавторов, разоблачить «провокацию века» — псевдозаговор кремлёвских врачей, в реальности выполняет совсем иную задачу. Авторами делается предположение, что результатом обострившейся политической внутрипартийной борьбы конца 40-х годов прошлого века стало усиление позиций А. А. Жданова и его сторонников. Рост влияния ленинградской группировки не мог не привлечь параноидального внимания Сталина, опасавшегося чрезмерного усиления той или иной части партийного аппарата. Вследствие этого логичным шагом со стороны Сталина должно было быть устранение ретивого соратника. Убийство Жданова выполняется по приказу Сталина врачами Лечебно-санитарного управления Кремля. Способ устранения сановника почти целиком взят из обвинительного заключения по делу кремлёвских врачей: отсутствие регулярных снятий электрокардиограммы, заведомо неверные диагнозы, назначение вредящих пациенту терапевтических процедур>{254}. Оставляя за пределами внимания оставшуюся весьма объёмную часть сочинения, попытаемся проанализировать предложенный нам тезис. Перед нами пример типического конспирологического переноса, демонстрации онтологической убедительности «теории заговора». Пафос разоблачения «конспирологической фальшивки» сменяется практически полным принятием «теории заговора», с сохранением базовой, исходной модели (признание факта насильственной смерти Жданова, участие в этом преступлении кремлёвских врачей).
