«Теория заговора» - [149]

.

Но заявленное единство подходов оказывается внешним приёмом, скрывающим далеко не ортодоксальный марксистский взгляд на российскую историю того периода. По сути, автор отказывается от классового понимания исторического процесса, вследствие чего «героическая роль рабочего класса» становится лишь риторической фигурой прикрытия. Используя недоступный массовому советскому читателю свод материалов, дореволюционные и эмигрантские издания[32], исследователь предполагает раскрыть те аспекты событий начала XX века, которые, по его мнению, не получили должного освещения и соответствующей интерпретации.

Анализируя ход Первой мировой войны и участие в ней русской армии, историк делает ряд выводов, не совпадающих с устоявшимися, стереотипными взглядами на тот период. Русская армия предстаёт не как отражение «прогрессирующей гангрены самодержавия», орудие неизбежной метаморфозы империалистической войны в войну гражданскую, классовую. Используя обширный фактический материал, Яковлев указывает, что по ряду параметров русская армия не только не уступала, но превосходила вооружённые силы как стран Антанты, так и Тройственного союза. «Без всякого преувеличения можно сказать, что по стрелково-технической подготовке русская артиллерия занимала, бесспорно, первое место в мире»^{659}. Это же относится и к уровню стратегического планирования: «К началу Первой мировой войны русская военная мысль во многих отношениях превосходила известное на Западе»^{660}.

Совокупность данных факторов и позволила Российской империи вести в целом достаточно успешную военную кампанию, переведя боевые действия в фазу затяжной окопной войны. Учитывая острую нехватку стратегических ресурсов в странах Тройственного союза, победа Антанты представлялась неизбежной. Яковлев особо подчёркивает тот факт, что к 1917 году снабжение русских войск не только не ухудшилось, но, наоборот, количественно и качественно улучшилось по сравнению с первым периодом войны. В этой ситуации возникает вопрос об объективных причинах кризиса февраля 1917 г. Что же стало причиной крушения императорской России? В попытке найти адекватный ответ автор обращается к роли и значению масонства в дореволюционной жизни России и его участию в свержении монархии.

Говоря о феномене масонства в русской политической жизни тех лет, Яковлев призывает отказаться от взгляда на масонские ложи как на собрания «чудаков», целиком сосредоточившихся на обрядово-символической стороне учения вольных каменщиков. Им всячески подчёркивается реальность воздействия «братьев» на политические, экономические процессы той поры, результатом которого становится «превентивная революция» февраля 1917 г. В данном контексте российское самодержавие представляется малосимпатичной, но всё же объективной жертвой деятельности заговорщиков. Естественно, что масонство характеризуется, прежде всего, по степени его связи с крупной буржуазией, что позволяет аттестовать его в качестве объективного противника рабочего класса. Но в то же время автор представляет материалы, свидетельствующие о надпартийной природе русского масонства, включающего в себя силы не только либерального лагеря, но и видные фигуры левых партий. «Верность масонской ложе в глазах посвященных была неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии. И когда пришло время создавать Временное правительство, его формирование нельзя объяснить иначе как возможным предначертанием этой организации»^{661}.

Целенаправленная деятельность по свержению монархии сопровождалась не только политической борьбой в её чистом виде, но и актами саботажа в тылу воюющей армии, срывом продовольственных поставок в крупные города, спланированными провокациями в прессе, направленными на подрыв доверия к власти. Яковлев рисует настолько впечатляющую картину подрывной работы, «концентрированного наступления буржуазии» на самодержавие, что в её рамках фактически не остаётся места для партии российского пролетариата, которая в официальной идеологической интерпретации и стала «могильщиком» самодержавия. Естественно, что подобное конспирологическое толкование событий начала прошлого века не могло не вызвать острой негативной реакции как со стороны представителей официальной идеологии, так и со стороны представителей общественных наук.

Среди критических откликов «объективистского свойства» как наиболее типическую мы можем назвать работу А. Я. Авреха «Масоны и революция». Структурно и содержательно данное исследование целиком строится как полемический отклик на работу Яковлева, которую Аврех совершенно справедливо охарактеризовал как «решительный разрыв со всей советской историографией»^{662}. Центральным тезисом текста становится утверждение о quantite negligeable — ничтожной величине реального влияния масонства на действительные политические процессы того времени. Несмотря на, несомненно, научный характер работы Авреха, необходимо заметить, что и она явно несвободна от идеологического влияния. Говоря, совершенно неоправданно, об «истеричной и иррациональной масонофобии правящих верхов, начиная от носителя верховной власти и кончая департаментом полиции», автор также абсолютно тенденциозно, но идеологически «правильно» объясняет это противостоянием народу, «который уже сделал одну великую революцию и горит желанием совершить вторую»