Теория справедливости - [72]
Есть две причины, которые оправдывают подобное включение идеалов в первые принципы. Первая, и наиболее явная, состоит в том, что предположения, на основании которых утилитарист верит, что отрицание свободы вряд ли будет иметь оправдание, могут быть только вероятно истинными, или даже сомнительными (§ 33). С точки зрения исходного положения, может быть неразумно опираться на эти гипотезы, и следовательно, гораздо разумнее более точно встроить идеал в выбранные принципы. Таким образом, кажется, что стороны скорее предпочтут гарантировать свои основные свободы прямым образом, нежели поставить их в зависимость от неопределенных и спекулятивных бухгалтерских подсчетов. Эти соображения подтверждаются стремлением избежать запутанных теоретических аргументов при формулировке публичной концепции справедливости (§
24). В отличие от аргументации в пользу двух принципов соображения в пользу критерия полезности нарушают это ограничение. Но, во-первых, имеется реальное преимущество в окончательных взаимных заявлениях людей, что хотя теоретические вычисления полезности всегда оказываются в пользу равных свобод (предположим, что здесь именно этот случай), они не желают, чтобы было по-другому. Так как в справедливости как честности моральные концепции являются публичными, выбор двух принципов на самом деле представляет такое заявление. И выгоды от такого коллективного заявления благоприятствует этим принципам, даже если утилитаристские предположения были бы истинными. Эти вопросы я рассматриваю более детально в связи с публичностью и стабильностью (§ 29). Интересующий нас вопрос здесь состоит в том, что в то время как в общем случае в этическую теорию могут включаться естественные факты, есть, тем не менее, основательные причины для внедрения утверждений справедливости в первые принципы более прямым способом, чем это может потребоваться при теоретически полном осмыслении случайностей мира.
27. РАЗМЫШЛЕНИЕ, ВЕДУЩЕЕ К ПРИНЦИПУ СРЕДНЕЙ ПОЛЕЗНОСТИ
Сейчас я хочу проверить соображения, благоприятствующие принципу средней полезности. Классический принцип мы обсудим позднее (§ 30). Одним из достоинств договорной теории является выявление того, что эти принципы представляют отчетливо различные концепции, несмотря на совпадение многих их практических следствий. Лежащие в их основе аналитические предположения весьма различны в том смысле, что ассоциируются с противоречащими друг другу интерпретациями исходной ситуации. Но сначала следует сказать о значении полезности. Она понимается, в традиционном смысле, как удовлетворение желания; и это допускает межличностные сравнения, которые могут быть, по крайней мере, учтены в остатке. Я предполагаю также, что полезность измеряется процедурой, независимой от выбора, который включает риск, постулированием, скажем, способности к ранжированию уровней удовлетворения. Это традиционные предположения, и хотя они довольно сильны, я не буду здесь подвергать их критике. Насколько это возможно, я хочу рассмотреть историческую доктрину как она есть.
В применении к базисной структуре, классический принцип требует такого устройства институтов, при котором максимизировалась бы абсолютно взвешенная сумма ожиданий репрезентативных людей. Эта сумма получается взвешиванием ожиданий количества людей в соответствующем положении и затем сложением результатов. Таким образом, при прочих равных вещах, когда число людей в обществе удваивается, общая полезность становится вдвое больше. (Конечно, с утилитаристской точки зрения ожидания являются мерой всеобщего удовлетворения, испытанного и предвкушаемого. Они не есть просто индексы первичных благ, как это имеет место в справедливости как честности.) В противоположность этому принцип средней полезности направляет общество на максимизацию не общей, а средней полезности (на душу населения). Это кажется более современным взглядом: его разделяли Милль и Уикселл22. Для применения этой концепции к базисной структуре институты должны быть устроены таким образом, чтобы максимизировать процентно взвешенную сумму ожиданий репрезентативных индивидов. Для вычисления этой суммы мы умножаем ожидания на долю общества в соответствующем положении. Таким образом, больше не верно, при прочих равных вещах, что при удвоении численности населения общества полезность также удваивается. Наоборот, пока остается неизменной процентная доля различных положений, полезность остается той же самой.
Какой из этих принципов полезности предпочесть в исходном положении? Для ответа на этот вопрос следует заметить, что обе разновидности приходят к одному и тому же, если численность населения постоянна. Но когда она изменяется, появляется различие. Классический принцип требует такого устройства институтов, при условии, что они влияют на размер семей, возраст брака, и т. п., при котором достигалась бы всеобщая полезность. Из этого следует, что пока в условиях прироста числа индивидов средняя полезность на душу населения падает достаточно медленно, население следует поощрять к неограниченному росту, независимо от того, как низко пала средняя полезность. В этом случае сумма полезностей, образующаяся от большего числа лиц, достаточно велика, чтобы прикрыть долевое уменьшение на душу населения. Что касается справедливости, а не предпочтения, то в этом случае может потребоваться очень низкий уровень среднего благосостояния (см. рисунок ниже).
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.