Теория описавшегося мальчика - [68]

— Валенки, да валенки, ой, да не подшиты, стареньки. Нельзя валенки носить, не в чем к миленькой ходить…

И детский сад номер пять по улице Дзержинского присоединился к беснующемуся в творческом экстазе городу. Дети картавили, а многие не выговаривали по малолетству половину букв алфавита, но это им не мешало почти кричать сплоченным хором:

— Ой ты Холя, Холя-Нихолай, тиди дома, не гуяй. Ваенки, ваенки, ой, да не пашиты, стаеньки…

И Жагин пел, открывая рот все непомерно разрастающейся головы, и человек-ксилофон со всеми, и Народная СССР, прибывшая ночью в город, заснувшая в бигуди, с маской из китового семени на пухлых щеках, пела задорно, как в молодости.

А когда песня закончилась, город в полном своем составе, счастливый и умаявшийся, заснул сном праведников, а наутро у всех замечательное настроение обнаружилось. А про хор и позабыли.

Лишь четверо в этом городе бодрствовали той ночью.

Старуха Загладина, закончив петь, сообщила об отсутствии необходимости выходить по малой нужде.

И Анастасия, и Викентий, взявшись за руки, были объединены общим могучим потрясением.

Если бы вызвали представителей Книги рекордов Гиннесса, то и эти ничему уже не удивляющиеся господа определенно переменили бы свое отношение к человеческим возможностям… Но таковых представителей этой ночью в городе Коврове не оказалось.

А потом из граммофонного уха Якова Михайловича явилась его резинообразная рука и, ухватив Настино запястье, потащила девушку к самой горловине. Она не сопротивлялась. В ее обезволенном мозгу лишь всполохи отдельных мыслей проносились: мол, это как у Ивана, в его бульоне растворение… Она вернется обновленная, новая, соответствующая идеально самому перевоплотителю… Настя отпустила пальцы Викентия и подалась за призывом Якова Михайловича. Словно злобный прекрасный цветок ловит насекомое, ухо своим граммофонным раструбом захватило Настю сразу за голову и всасывало в себя неторопливо, часть за частью, пока розовые пятки девушки не исчезли в вывернутой плоти психиатра.

Когда солнце начало свой восход над Ковровом, Викентий, следуя своей природе, оборотился дятлом и вылетел в окно вон. Лишь вывернутый наизнанку Яков Михайлович продолжал воплощать в жизнь свою великую миссию.

Сколько ни просилась на свежий воздух старуха Загладина, ссылаясь на запах разлагающейся плоти, ответом ей была тишина и булькающая, словно голодный желудок слона, завоздушенная батарея.

Народная встречала без макияжа, радушно, без тени затаенной злобы.

Посмотрела на Жагина внимательно, долгим оценивающим взглядом.

— Ты умираешь, Жагин, — сказала.

— Наверное, да, — согласился продюсер.

— А хочешь, я тебе самолет прямо сегодня организую в Германию? Там медицина!..

Жагин, с трудом удерживающий огромную голову на шее, этой самой шеей повертел, отказываясь от помощи.

— Суждено — помру здесь.

— Что, такой крутой проект?

— Все круто!

Они сидели в просторном купе, певица курила тонкую сигарету, пуская дым в сторону кухни.

— Водки хочешь? — спросила.

Жагин отказался, но спросил крепкого эспрессо.

— Без сахара, — уточнил.

— Мне сделаешь билет?

— Конечно.

— Слышала я про Помазка…

— Ага…

— Сочувствую.

— Спасибо.

— Другого не взял?

— Если я умру, кто за ним смотреть будет?..

— Это правда… А ты знаешь, я тебя помню такого!

— Какого?

— Без всякой припизди!.. Ты был молод, дерзок, но нежен душой. Потом ты все прикрыл париками, девками и неграми! Перед смертью все возвращаются к себе…

Домработница подала кофе.

Жагин выпил залпом.

— Помогает от головной боли.

— Правда круто? Этот ксилофон?

— Правда… Но это совсем другой жанр.

— Да слышала я. Какой-то медиум.

— Не укладывается он в общие понятия.

Народная честно призналась, что заинтригована, что будет ждать концерта с нетерпением.

— У тебя, наверное, дел невпроворот?

Кивнул.

Она сказала, что поспит немного, а потом посмотрит новый американский блокбастер.

На этом бывшие партнеры расстались, вполне удовлетворенные друг другом.

Жагин вернулся в свой поезд, зашел к человеку-ксилофону обговорить детали.

— Знаю, что Анастасия Ольговна пропала.

— Да, — подтвердил Иван. — Наверное, срыв нервный. Но у нас есть надежная замена.

— Дочь помощника начальника станции Вертигина?

— Она. У нее все получится.

— Не сомневаюсь.

В дверь постучали.

— Вот и Настенька вернулась, — улыбнулся Иван.

За дверями стоял встревоженный охранник Митя, сообщивший, что журналисты все-таки обнаружили поезд, в котором укрылся человек-ксилофон. Еще он известил, что писаки суются не только местные, но и столичные. Вероятно, следовали за Народной, так и вышли на человека-ксилофона.

Жагин связался с Крутоверховым и попросил оцепление.

— Оцепление я вам обеспечу, — пообещал полковник. — Но на завтра есть без малого сорок заявок на посадку частных вертолетов из Москвы. Сплошь знаменитости, олигархи и политики. У них свои журналисты… Да и мои ресурсы скромны.

— Завтра и будем с ними разбираться! — решил Жагин. — Тем более, как говорит Иван Диогенович, будущего не существует, только настоящее.

— Это правда, — подтвердил человек-ксилофон.

Вернулась дочь заместителя начальника станции и, оповестив, что дедушка счастлив за нее безмерно, бросилась к Ивану, и они, соединившись губами, будто души друг из друга высасывали, а не целовались.