Теория описавшегося мальчика - [25]
— Увидите его через окошечко!
— Как — через окошечко? — от неожиданности Настя отпустила ворот халата, борта чуть разошлись, и психиатр обозрел верхнюю часть груди этой небесной красоты женщины. Подумал, что даже «бревном» будет неплохо.
— Нестабилен Иван Диогенович, — прокомментировал. — То плох, то еще плохее!
— И в чем же нестабильность? — волновалась Настя.
— Нет-нет! Вес набирает быстро. И мыслит частью логично…
— Так что же? — Как мучил ее этот гад!
— У Ивана Диогеновича наблюдается, так сказать, гиперригидность.
— Что это? — В ее голосе появилась жесткость. Она почувствовала опасность и мобилизовалась самкой, у которой вознамерились отобрать самое дорогое.
— Не буду вдаваться в терминологию… Для вас, пожалуй, понятней так будет… У Ивана Диогеновича нарушилась логическая связь с тем, что с ним произошло и почему! Вследствие этой несостыковки психика отреагировала тем, что напрягла все мышцы господина Ласкина. — Она не понимала. И он понимал, что она не понимает. Объяснил: — Все неразрешенные проблемы в наших головах так или иначе выходят физическими проявлениями, которые в свою очередь могут стать большими медицинскими проблемами. У вашего друга, если прямо говорить, мышцы всего тела стали почти каменными. Настолько они сейчас напряжены. Ивана Диогеновича так скрючило, что он пребывает в зародышевой позиции и похож на больного полиомиелитом. Это мы и называем нетипичной ригидностью!
Она старалась не выдавать, насколько поражена услышанным:
— Можно взглянуть на него?
— Если хотите.
— У вас есть сомнения?
Яков Михайлович любезно улыбнулся, и они пошли по длинным коридорам, оба пахнущие хорошим кофе и конфетами. Постояльцы курортного и других отделений чуяли неместные запахи, и их души наполнялись тоскливым волнением: есть, есть, значит, в пространстве другая, лучшая жизнь и доля.
У Якова Михайловича имелись специальные ключи, которыми он открывал многочисленные двери, пропуская Настеньку вперед. Она заметила, что ручек не имеется и двери открываются с помощью плеча.
Наконец они достигли шестнадцатого отделения, но к палате Ивана сразу не прошли, а посетили ординаторскую, где на сей раз не было ни кофе, не конфет. Встали как бы транзитно, и Яков Михайлович сообщил спутнице, что Иван Диогенович выражает желание стать ксилофоном.
— Ксилофоном?..
— Это такой инструмент, — пояснил психиатр. — Музыкальный. Ударный. Палочками так по нему барабанят, — и показал.
— Я знаю. Я как раз окончила Гнесинское училище по классу ксилофона.
— Ага, — мотнул головой Яков Михайлович. — Вот как?! И диплом?
— Имеется…
— Конечно… Пойдемте.
— А разве нас не будет сопровождать завотделением?
— Зачем? Я заместитель главного врача больницы. Хозяйствую и здесь, знаете ли!
— А курортное отделение?
— А какие зарплаты у врачей? Совмещаю, так получается…
Они прошли к крайней палате, с врезанным в дверь стеклом. Настя прильнула к нему и наконец увидела Ивана. Он лежал на продавленном панцирном матрасе, весь скрюченный, почему-то не накрытый одеялом, бледный, с оранжевыми пятнами на коже, и глядел на нее абсолютно ясными глазами, видел ее как в прозрачный летний день.
Как будто ее сердце кто-то взял в кулак и сжимал. Она сдерживала слезы и спрашивала тихо:
— Почему он голый? Разве нет одеял?
— Зачем ему одежда и одеяло? — удивлялся в ответ Яков Михайлович. — Он же ксилофон. Ксилофону ничего не нужно!
— Я хочу войти! — Слезы свободно текли из ее глаз, а психиатр стоял скрестив ноги, дабы не осрамиться восставшим естеством, видным даже через полу медицинского халата.
— Никак нельзя!
— Я хочу войти!!!
— Вы сделаете ему только хуже!
Она собрала все мужество и старалась слепить из него стальное сердце:
— Вы не верите, что человек может быть ксилофоном?
— Я всему верю, — ответил Яков Михайлович.
— Впустите меня! Двести евро.
Психиатр не торговался и тотчас отпер дверь.
Она бросилась к Ивану, упала на колени и целовала его косматое несвежее лицо, раскосые глаза со вкусом соли, слабые руки и пальцы, а он шептал ей:
— Я ксилофон! И я не сумасшедший!
— Я люблю тебя! — шептала. — Я обязательно тебе помогу!
Яков Михайлович дорого бы отдал, чтобы оказаться на месте этого косоглазого шизоида. Гастарбайтер херов!
— Заканчивайте, — попросил.
— Я ксилофон, — произнес Иван более отчетливо.
— Ты выберешься отсюда! — не унималась Настя, а он в ответ укусил ее за губу, до крови, ударил зубами о зубы и по-змеиному зашипел:
— Ты слышишь меня, блядь!!! Я ксилофон!!! Услышь!!! Возьми у него молоток и постучи по мне! Возьми молоток!
Она нерешительно встала с колен, боясь, что с Иваном совсем плохое происходит. Но привыкшая подчиняться безропотно, приблизилась к Якову Михайловичу и, взявшись двумя пальчиками за торчащий у него из нагрудного кармашка молоточек, которым нервные реакции проверяют, спросила:
— Позвольте?
Психиатр в ответ только прокашлялся:
— Дела…
Она опять бросилась на колени, стукнувшись ими об пол.
— Что дальше, Иван? — спросила покорно.
— Ударь по мне! — приказал.
— Куда? — Она была совсем растеряна.
— Все равно! Сейчас поймешь! Бей же!.. — Его глаза сверкали от злобы. — Ну же!!!
Она наконец решилась, замахнулась чуть и стукнула его по костистому плечу черной резинкой молоточка. Психиатр аж вздрогнул. Всю палату, а может, и все шестнадцатое отделение, от пола до потолка заполнил чистейший, божественный звук, определенный мирозданием как нота «ля» в ее первозданном звучании.
«— Знаешь, для чего нужна женщина мужчине? — спросил её как-то— Для чего?— Для того, чтобы о ней не думать… Чтобы заниматься чем-то другим…».
Не знаю, что говорить о своих пьесах, а особенно о том месте, какое они занимают в творческой судьбе. Да и вряд ли это нужно. Сказать можно лишь одно: есть пьесы любимые — написанные на «едином» дыхании; есть трудовые когда «единое» дыхание прерывается и начинается просто тяжелая работа; а есть пьесы вымученные, когда с самого начала приходится полагаться на свой профессионализм. И как ни странно, последние зачастую бывают значительнее…Дмитрий ЛипскеровПьеса «Река на асфальте» принадлежит именно ко второй категории — к сплаву юношеского вдохновения и первой попытки работать профессионально… С тех пор написано пять пьес.
Дмитрий Липскеров – писатель, драматург, обладающий безудержным воображением и безупречным чувством стиля. Автор более 25 прозаических произведений, среди которых романы «Сорок лет Чанчжоэ» (шорт-лист «Русского Букера», премия «Литературное наследие»), «Родичи», «Теория описавшегося мальчика», «Демоны в раю», «Пространство Готлиба», сборник рассказов «Мясо снегиря».Леонид обязательно умрет. Но перед этим он будет разговаривать с матерью, находясь еще в утробе, размышлять о мироздании и упорно выживать, несмотря на изначальное нежелание существовать.
Изящная, утонченная, изысканная повесть с небольшой налетом мистицизма, который только к месту. Качественная современная проза отечественной выделки. Фантастико-лирический оптимизм, мобильные западные формы романов, хрупкий мир и психологически неожиданная цепь событий сделали произведения Дмитрия Липскерова самым модным чтением последних лет.
Два пожилых человека — мужчина и женщина, любившие друг друга в молодости и расставшиеся много лет назад, — встречаются на закате жизни. Их удел — воспоминания. Многое не удалось в жизни, сложилось не так, как хотелось, но были светлые минуты, связанные с близкими людьми, нежностью и привязанностью, которые они разрушили, чтобы ничего не получить взамен, кроме горечи и утраты. Они ведут между собой печальный диалог.
Роман Дмитрия Липскерова «Последний сон разума» как всегда ярок и необычен. Причудливая фантазия писателя делает знакомый и привычный мир загадочным и странным: здесь можно умереть и воскреснуть в новом обличье, летать по воздуху или превратиться в дерево…Но сквозь все аллегории и замысловатые сюжетные повороты ясно прочитывается: это роман о России. И ничто не может скрыть боль и тревогу автора за свою страну, где туповатые обыватели с легкостью становятся жестокими убийцами, а добродушные алкоголики рождают на свет мрачных нравственных уродов.
Честно говоря, я всегда удивляюсь и радуюсь, узнав, что мои нехитрые истории, изданные смелыми издателями, вызывают интерес. А кто-то даже перечитывает их. Четыре книги – «Песня длиной в жизнь», «Хлеб-с-солью-и-пылью», «В городе Белой Вороны» и «Бочка счастья» были награждены вашим вниманием. И мне говорят: «Пиши. Пиши еще».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.