Теория каваии - [15]
Существует ли каваии в других языках?
Итак, мы вкратце попытались проследить за тем, какие перипетии выпали на долю прилагательного каваии в японском языке. Теперь сменим ось наших размышлений с временнóй на пространственную и подумаем о том, какие есть аналоги, соответствия каваии в языках других стран. Разумеется, речь не идет о том, чтобы охватить все языки мира. Приношу свои извинения: в первую очередь я ограничиваюсь теми языками, с которыми до сих пор имел благоприятную возможность соприкасаться.
Начнем с английского. Обычно, переводя слово каваии на английский, выбирают cute или pretty. Уцукусии — это скорее beautiful, охваченность чувством любви или привязанности выражается словом lovely, а о чистом, опрятном и аккуратном лучше сказать handsome. В этой связи киновед Дональд Ричи[68] считает, что также подходят варианты перевода cool или neat[69].
Слово cute, вероятно, известно всем японцам благодаря манге Го Нагаи[70], которая называется по-японски «Кюти Хани»[71]. В первой главе я уже писал, как узнал, что в 2004 году гарвардские молодые ученые с факультета Восточной Азии организовали симпозиум, посвященный обсуждению феномена каваии. В той ситуации было употреблено слово CUTISM. С этим неологизмом я не был знаком, но помню, в какой восторг это слово привело меня своим удобством.
Слово cute восходит к слову acute, что означает «острый», которое, в свою очередь, происходит от латинского acutus. Слово, означающее либо острый кончик, либо лишенное недостатков совершенство в уме и сообразительности. Английское acute, к примеру, в конце XIV века использовалось для обозначения острого состояния болезни[72]. В XVI веке слово начинает использоваться в значении острого кончика или ясного ума. Слово cute становится обиходным в XVIII веке, тогда же впервые появляется оттенок смысла «остроумный, стильный, эффектный в интеллектуальном отношении». Использование слова cute в значении каваии по отношению к детям и мелким животным началось всего лишь с XIX века, не ранее.
Ситуация с pretty более темная. Древнеанглийское praettig в Средние века дало prati или pretti; что касается современной формы, если вкратце, то исходное слово имело значение «ловкий, хитрый, коварный», но с течением времени оно утрачивается в процессе следующего семантического перехода: «(остро)умный» (яп. рикона) → «умелый/искусный/ловкий» (яп. такумина) → «прекрасный/превосходный/отличный/великолепный/блестящий» (яп. риппана) → «хорошее чувство/настроение» (яп. кокоротиёй) → «милый» (яп. каваии). Из этих двух англоязычных примеров видно, что японское каваии, взявшееся из као-хаюси («лицо пылает»), развивалось абсолютно иным образом. Удобства ради можно каваии переводить с помощью cute, но стоящий за ним культурный бэкграунд и прочие обстоятельства совершенно отличны. Иногда обнаруживается такое употребление каваии, для которого cute вовсе не подойдет. У японского каваии нет имплицитного значения проницательности ума. Дело в том, что каваии несовместимо с хитростью, хитроумием или коварством. Одним словом, культурная дальнобойность даже в ситуации слов, схожих по смыслу на первый, поверхностный взгляд, все равно дает осечку; сказываются удивительные оттенки и обертона слова каваии, не допускающего универсального перевода вследствие его укорененности в японской культуре, и это имеет огромное значение.
На итальянский каваии переводится как caro или carino (здесь и далее — все слова мужского рода). А уцукусии будет bello. Caro — это «милый, близкий», но в то же время и «высший, высококлассный». Carino, наоборот, значит «близкий», но при этом нельзя отрицать слегка негативного оттенка: «дешевый, безвкусный». Так можно сказать о платье «one piece», которое продается в палатке на рынке, а вот брендовые вещи, за которыми гоняются молодые японки по бутикам Милана, все же carino не назовешь. В этой связи Анна Карина, актриса датского происхождения, просто по звучанию своего псевдонима представляется «милой женщиной». Появившаяся у Годара в 1960-е, порхающая в дешевых женских шмотках из супермаркета, Карина всем своим существом излучает очарование в полном соответствии со своей фамилией[73]. Надо ли лишний раз упоминать о том, что в итальянском существует продуктивная словообразовательная стратегия для получения уменьшительно-ласкательных: чтобы добавить оттенок «маленького и миленького», нужно присоединить суффикс — ino к существительному или прилагательному. Так, piatto — это тарелка, а piattino — «маленькая тарелочка»; nino — «милый ребеночек». Чем-то напоминает японский суффикс — тян. Но если, наоборот, прибавить окончание — one, возникнет смысл «большой, грубый». Если мы хотим усилить имя Марко и сказать «Большой Марко», получится Марконе.
Во французском, к сожалению, обычное слово для уцукусии — beau, но для каваии нет единственно подходящего слова. Если мы хотим сказать про личико малыша, употребляется gentil, но это слово имеет еще множество других оттенков. «Маленький» будет petit. Это ясно хотя бы по заглавию книги «Маленький принц»: «Le Petit Prince». Charmant предполагает бóльшие очарование и очарованность. Mignon — «маленький, милый, любимый», но такое впечатление, что сфера его использования ýже, чем у японского
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Мэрилин Ялом рассматривает историю брака «с женской точки зрения». Героини этой книги – жены древнегреческие и древнеримские, католические и протестантские, жены времен покорения Фронтира и Второй мировой войны. Здесь есть рассказы о тех женщинах, которые страдали от жестокости общества и собственных мужей, о тех, для кого замужество стало желанным счастьем, и о тех, кто успешно боролся с несправедливостью. Этот экскурс в историю жены завершается нашей эпохой, когда брак, переставший быть обязанностью, претерпевает крупнейшие изменения.
Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В первом томе — частная жизнь Древнего Рима, средневековой Европы, Византии: системы социальных взаимоотношений, разительно не похожих на известные нам. Анализ институтов семьи и рабовладения, религии и законотворчества, быта и архитектуры позволяет глубоко понять трансформации как уклада частной жизни, так и европейской ментальности, а также высвечивает вечный конфликт частного и общественного.
Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях.
Оноре де Бальзак (1799–1850) писал о браке на протяжении всей жизни, но два его произведения посвящены этой теме специально. «Физиология брака» (1829) – остроумный трактат о войне полов. Здесь перечислены все средства, к каким может прибегнуть муж, чтобы не стать рогоносцем. Впрочем, на перспективы брака Бальзак смотрит мрачно: рано или поздно жена все равно изменит мужу, и ему достанутся в лучшем случае «вознаграждения» в виде вкусной еды или высокой должности. «Мелкие неприятности супружеской жизни» (1846) изображают брак в другом ракурсе.