Теория катастроф - [21]

Нельзя сказать, что слова эти так уж понравились Льву Алексеевичу. Так повелось, что поздравлять начальство всегда ездили только первые лица. И хотя за последние месяцы он оценил зама по достоинству, что-то мешало ему сломать традицию и взять его с собой к Тищенко. Тем более что подарки полагается дарить от себя, а не от коллектива. Даже если коллектив этот состоит всего из двух человек. Но Юра, уловив, по-видимому, ход мыслей руководителя, пояснил:

— Я ведь с Петром Ивановичем немного знаком. Другое дело, что самому мне идти его поздравлять неловко. Кто он и кто я… А вот если вместе… Опять же, у меня свой подарочек будет. Из той же области.

— Какой?

— Зачем человеку ружье без снаряжения? Я ему патроны подарю. Та же самая охрана и купит. И нормально получится — от вас ружье, от меня патроны.

Положительно повезло Льву Алексеевичу с замом. Мало того, что ему приходят в голову исключительно удачные мысли. Взять хотя бы налаженную систему информирования об умонастроениях в конторе. Или эту идею с подарком. Так он еще определенно знает свое место. Не лезет куда не надо.

О том, что Юра только что решил известную исключительно ему и казавшуюся неразрешимой проблему, Лев Алексеевич, конечно же, не догадался. Как и о том, в чем эта проблема заключалась.

Ружье ездили выбирать вместе, взяв с собой одного из охранников Тищенко. Решили брать “Сайгу”.

— Нужен двенадцатый калибр, — сказал Юра. — Слона из него не свалишь, но кабана — спокойно. Для начинающего — самое лучшее.

Потом он задержался ненадолго у прилавка с патронами, поманил охранника рукой.

— Берем картечь, — посоветовал Юра. — На кабана, так на кабана. И магазинов — штук пять. Чтобы запас был. Это опытному охотнику одного снаряженного магазина достаточно. А начинающему — чем больше, тем лучше. А то, если промажет, может не успеть снарядить.

— Много приходилось охотиться? — спросил охранник, уважительно отнесясь к Юриным словам.

— Всякое бывало, — туманно ответил Юра.

Когда они сели в машину, он вскрыл коробку с патронами и стал ловко снаряжать только что купленные магазины. Закончив с пятым — последним, протянул их охраннику.

— В приемной спрячете, — приказал он. — Вместе с ружьем. Мы послезавтра приедем поздравлять, заберем.

Последний вечер перед днем рождения Петра Ивановича Тищенко Юра Кислицын провел у себя дома, незатейливо и спокойно. Он разбирал бумаги, перед ним, на столе, стояла ополовиненная бутылка водки, а напротив сидел секретарь Федя.

— Смотри, — говорил Юра, — здесь документы на квартиру, возьмешь с собой и передашь жене. Только не сразу, а когда суматоха утихнет. Лучше всего будет, если не сам станешь передавать, а перешлешь или попросишь кого-нибудь из своих. Вот это отдашь моему юристу. Он знает, что делать. Это я оставляю тебе. Как договаривались, и еще немного. Письма и все такое я сжигаю. Вот примерно так. Да! Завтра с утра выйдешь на работу, я подпишу твое заявление — и в обед уходи. Все вроде бы…

— Вы окончательно решили, Юрий Тимофеевич? — осторожно спросил Федя.

— У меня, Федя, другого выхода нет, — ответил Кислицын. — Мне по-другому к нему не подобраться. Единственный вариант. Ружье у него в приемной, магазины снаряжены, и никто ничего не ожидает.

Видно было, что Федя о чем-то сосредоточенно размышляет, хочет сказать, но воздерживается.

— Вы же понимаете, — пробормотал он наконец, — вы понимаете… Не стоит эта сволочь…

Юра встал и сладко потянулся.

— Сволочь, может, и не стоит, — ответил он. — Это я столько стою. А то и больше. И никогда никто, если хочет человеком называться, такого не простит. Так что вот… Давай прощаться, майор. Спасибо тебе за все.

Они пожали друг другу руки. Потом Юра, постояв секунду, обнял Федю и спросил весело:

— Ну! Ты вначале думал, что я тебя в такое втравлю? А? Скажи честно. Наверняка ведь нет?

— Я когда сообразил, к чему вы клоните, — сказал Федя, — сразу хотел слинять. Ей-богу. А потом, когда вы рассказали… В общем, давить таких, конечно, надо. Только я бы не так сделал.

— Знаешь, что я тебе скажу, майор… Тут ведь рассуждение простое. Вот живет человек. Хорошо ли, плохо ли, но построил свою жизнь, планирует понемножку, так далее. И вдруг приходит кто-то и, как пешку, всю эту выстроенную жизнь одним пальцем сбрасывает в мусор. И не потому, что ему что-то помешало. А всего лишь потому, что ему все мало и еще захотелось… А на человека ему плевать… Вот таких гадов надо давить. И давить их надо собственными руками. Не по судам шляться. И не бандитов нанимать. А просто прийти и удавить. И не втихаря, ночью, чтобы никто не узнал. А прилюдно, чтобы другие такие же, прежде чем начинать пакостничать, знали раз и навсегда, что их будут уничтожать нещадно. Что на десятерых, которые смолчат и утрутся, найдется хотя бы один, кто не простит и не забудет. И главное здесь — что ничем не остановить и не испугать. И не защититься от этого ничем. Ни днем, ни ночью, ни с охраной, ни с оружием. За любой стеной, где угодно — найдут и рассчитаются. Как раньше, когда за это платили шпагой, к примеру, в горло или пулей в живот. Так и сейчас. Пусть знают.