Теория Фокса - [33]

— Хм-м. Толпа, говоришь? Ну и как ты их находишь, этих искателей?

— Надо смотреть на скрытые сигналы. Например, отношение к роскоши. Выбирает ли человек фальшивую, или настоящую роскошь.

— Фальшивую роскошь? — он повел бровью.

— Роскошь, к которой стремятся потому, что окружающие считают её желанной. Роскошь, которая повышает социальный статус, и только. Другими словами — рембрандты.

— И же как отличить настоящую роскошь от фальшивой?

0 дней, 2 часа, 04 минуты

Почему он задает так много вопросов? Вдруг он не Планк? Нет, он должен. Должен быть! Все эти вопросы — просто он хочет убедиться… Он ведет разведку. Проверяет меня.

— Для этого есть «никто не смотрит» тест. Захотел бы ты эту вещь на необитаемом острове? Где некому её показать? Когда некого ей впечатлить, продемонстрировать статус? Если нет, это фальшивая роскошь.

— А настоящая роскошь?

— Время, друзья, любимое дело и дом с видом на море.

— И где же мой дом с видом на море? — ухмыльнулся он.

— Я уверен, что с твоего балкона открывается неплохой вид на озеро Щуэн-у.

— Ты наблюдателен, — его круглое лицо вытянулось в улыбке. — Что ещё? Расскажи. Расскажи, Джим.

— Ещё Планки одиноки. Планки терпеть не могут имитаторов, бегут от них как от огня. В их окружении приживаются лишь искатели истины, такие же, как они сами. А поскольку таких мало, то Планки одиноки. Ну или кажутся одинокими. Ты очень одинок.

— Более, чем хотел бы… — прошептал он.

— Ты не принимаешь никаких наград. Тебя вообще мало интересует мнение окружающих, их признание.

— Ты тоже Планк?

— Я синтезатор. У меня нет собственных идей, я живу чужими.

— И когда ты находишь Планков, как ты убеждаешь их поделиться знаниями? Что ты им даешь взамен?

— Обычно это происходит само по себе. Найдя благодарного слушателя, Планки рассказывают все сами.

— Как интересно…

0 дней, 1 час, 59 минут

Увидев как таймер, мигнув, перевалил за двухчасовую отметку, меня вдруг прорвало: — Ли, к чему эти бесконечные вопросы! Умоляю, помоги!

— И что же ты ищешь сегодня? — спросил он, не меняя приветливого выражения.

— Собирается ли Китай продать принадлежащие ему американские казначейские облигации. — сказал я залпом.

— Это твоя работа? Твоё дело?

— Да.

— И зачем ты её делаешь?

Я уже было хотел рассказать ему о Марии, как внезапно что-то меня остановило. Предчувствие заерзало во мне.

— Деньги, — соврал я.

— Правда? И зачем тебе деньги? — Ли снова улыбнулся. Его лицо по-прежнему было дружеским, но во мне уже вовсю гудел набат. Что-то здесь не так… Очень не так, Джим.

— Чтобы быть независимым.

— Так ли много денег нужно для независимости? Ты хочешь сказать, что у тебя их нет?

— Есть. Точнее были. Их забрали люди, которые наняли меня.

— А-а-а, ну хоть что-то стало понятно. Но все-равно, должно быть что-то еще. Из-за чего твои нервы в таком расстройстве, Джим.

— С чего ты взял?

Постепенно я начал понимать, что тревожило меня. Это не был типичный разговор с Планком. Это был допрос под прикрытием дружеской маски.

— Ну, это просто. Твои глаза — они дергаются. Еле заметно, но дергаются. Руки, посмотри на свои руки. Тебе стоит больших усилий, чтобы не выдавать волнение. У меня руки дрожат от старости. От чего же они дрожат у тебя? Так что есть что-то ещё, Джим, — он подул на чай. — Да, и почему ты кусал ногти?

— Многие кусают ногти. Что в этом такого? — неожиданно резко спросил я, посмотрев на руки.

— Ну не до такой степени. Ты на грани, Джим. — мне показалось, что он улыбнулся. — И это не из-за денег. В чем же дело? Будь открыт со мной.

— Ты пытаешься меня прочитать.

— Конечно. И что в этом такого? Моя очередь — твоя машина рассказала тебе обо мне. Я же о тебе не знаю ничего. — Ли откинулся на стуле, его ноги были скрещены. Он потянулся за салфеткой и громко высморкался. — Твои часы показывают час и сорок три минуты. Что случится потом?

Я посмотрел на него в упор.

— Моя дочь умрет.

Что-то изменилось в его лице, но я не мог его прочитать. Он слегка наклонил голову, как если бы рассматривая меня поверх несуществующих очков, оценивая.

— Её держат в заложниках?

— Да.

— Американцы или японцы?

Я молча уставился на него. Становилось теплее. Но разговор уходил не в то русло — Ли быстро захватывал преимущество. Своими вопросами он препарировал меня как школьник лягушку. В попытке перетянуть инициативу на себя, я решил идти напролом.

— Ли, скажи прямо, у тебя есть ответ? Собираются ли китайцы продавать облигации? Что такое Зоя, откуда она пришла? Кто её создал?

Он обхватил чашку обоими руками, уйдя в созерцание виноградной лозы, которую в ноябрьском воздухе вырисовал пар. Некоторое время казалось, что ответа не последует, как если бы вопросы ушли в песок. Затем он подул, и лоза исчезла.

— Да, — и добавил немного спустя. — У меня есть ответ на первый вопрос.

— И насколько ты в нем уверен?

— Уверен.

— Можешь ли ты мне сказать? — мой голос дрожал от волнения.

— И что я получу взамен? — он снова улыбнулся, но с ужасом я заметил, что это была уже совсем другая улыбка. Улыбка не друга, а приемщика в ломбарде. Маски сброшены!

— Я дам тебе всё, что пожелаешь.

— Джим, ты же не можешь рассчитывать получить ценное знание просто так, не предлагая ничего взамен. Мне нужно будет от тебя что-то существенное.